Пока действовал запрет от префекта,
мы вернулись обратно в Дельту, где у нас были довольно обширные
связи. Многие топовые крипторы после смерти Денерфа пошли на
повышение, перейдя на более глубокие этажи. Но свято место пусто не
бывает, так и на Дельту вскоре подошла замена. Мы старались не
слишком стеснять местных крипторов, поскольку заработок и так
имелся стабильный. Нам хватало три часа крипторства два раза в
неделю, чтобы система не выкидывала меня из гильдии.
Одна серьезная стычка боевых групп
Гильдии с бандитами имела место быть. Три пати, собранные из
разного сброда, напали на криптора двадцать первого этажа,
состоящего в гильдии. Два наших полноценных отряда вместе с охраной
самого криптора приняли тяжелый и затяжной бой в Затопленных
Катакомбах. К счастью, Степные Ходоки, Бессмертные Кочевники, а
также несколько боевых гномов из клана Гунрокс взяли верх. Однако
из-за длительности боя одного павшего бойца воскресить не успели.
Кочевники оказались вполне себе смертными. Что ж, за такой риск
наемники и получают свои немаленькие деньги.
Помимо Гес’Эртен в наши постоянные
недруги затесались пресловутые Карстейны и, разумеется, Ин’Лускан.
Рабовладельцы не слишком обрадовались разрушению очередного храма.
И хоть они, по всей видимости, считали, что через демонов нам
пройти не удастся, но все равно норовили ставить палки в колеса.
Губернатор Танрока все еще держал на нас злобу за то унижение,
которое мы нанесли аристократу своим побегом из плена. Основная
ставка Карстейнов, конечно, находилась в Танроке, однако в
Эллингасте в его собственности было небольшое имение, где проживала
одна из дочерей губернатора, да и сам папаня нередко навещал
столицу.
Но какой великий клан, да без врагов?
Карстейну нанести ночной визит было бы полезно, однако воспоминания
о пленении и битве в Бастионе уже несколько померкли. Пока что мы
решили заняться более насущными вопросами.
Разве что походя разобрались с одной
мелкой сошкой, которая доставила нам проблем в свое время.
Работорговец по имени Ренст Кальякис, решивший отомстить за своего
дружка Трунчина. Он оценил мою голову всего в двенадцать золотых
монет. Впрочем, на тот момент мы являлись всего лишь лоулевельными
ноунеймами. Или, если по-русски, то слабым и никому неизвестным
сбродом. Никто в то время бы за нас не вступился.