– Наш ведущий специалист в области
неврологии, – отрекомендовал его управляющий.
– Рад познакомиться, профессор, –
сказал я, пожимая руку встрепанного. Он, к слову, так и не
причесался.
– Можете обращаться ко мне запросто,
– ответил Хофман. – Считайте, коллеги. Я обследовал исцеленных вами
детей. Вы правы: рефлексы восстановились у всех. Пациентов ждет
реабилитация, но это не вызывает опасений за их будущее. Как вы это
делаете, герр Мурашко?
– Сам не знаю, – пожал плечами. –
Господь Бог наградил меня даром, я его использую.
– Вы верите в Бога? – удивился он. –
Будучи коммунистом?
– Я не состою и никогда не состоял в
коммунистической партии. И не собираюсь в нее вступать.
– Господа! – прервал нашу беседу
Шредер. – Прошу всех за стол.
Ужин прошел, что называется, в теплой
и дружеской обстановке. Звучали тосты за советско-немецкую дружбы,
были шутки и много смеха. Хофмана подкалывали за его вечно
встрепанный вид; профессор смеялся вместе со всеми. Было видно, что
к шуткам насчет своей внешности привык. Владимир Сергеевич
поблагодарил немцев за теплый прием и пригласил в Минск. Те обещали
подумать. Я веселился вместе со всеми и ждал. Не зря. Улучив
момент, Шредер отвел меня в сторону.
– Как смотрите на то, чтобы
поработать в нашей клинике? – задал ожидаемый вопрос.
– А разрешат? У меня нет медицинского
диплома.
– Это не ваша забота, – улыбнулся он.
– Формальности беру на себя. Как и разрешение для вас с супругой
проживать в Германии.
– Данке, – кивнул я. – Осталось
уточнить вопрос с оплатой.
– Десять тысяч марок в месяц! –
победно объявил он. – Как профессору и доктору наук.
– Не пойдет, герр Шредер, – покрутил
я головой.
– Почему? – изумился он.
– Небольшой сеанс арифметики. Я в
состоянии исцелить за день не менее двадцати детей. Предположим,
работаю двадцать дней в месяц. Итого четыреста пациентов. Делим
десять тысяч на четыреста, получаем двадцать пять марок. Двадцать
пять марок за исцеление от неизлечимой болезни! Извините, но я не
работаю за миску супа.
– Сколько вы хотите? – буркнул
он.
– В СССР мне платят пятьсот рублей за
пациента. По курсу Государственного банка СССР это тысяча двести
пятьдесят марок. А теперь ответьте: почему немец должен платить мне
в пятьдесят раз меньше? И какой смысл мне соглашаться на такие
условия?
Он закашлялся.