Были и другие двери в светлых
подземельях храма — наглухо закрытые. Вайрэ почувствовал острый
укол боли — наверное, там, за ними, сейчас творятся настоящие
научные таинства! Очень хотелось приложить ладонь к деревянной
створке и застыть, погрузившись в воспоминания, но Фарнаск и
дозорные не останавливались, а Вайрэ не хотелось отставать.
Еще несколько поворотов и лестница
вниз — и путь им преградила каменная дверь с сиявшей резной
звездой. По одним только узорам стало ясно — защищена она была едва
ли не лучше всего храма.
— За ней начинается Бонхард! —
пафосно провозгласил дозорный.
Вайрэ отметил, что эту дверь без
звездной силы не открыть. Только жрецы могли проникнуть за нее, а
он, как Отлученный, — увы… В Бонхард придется искать другую
лазейку.
Фарнаск приложил ладонь к резной
звезде, дверь распахнулась, и их маленький отряд исчез в
багрово-черной темноте.
— Пусть свет путеводной Звезды
выведет вас из тьмы обратно в свет, — тихо пожелал он. Вайрэ
кивнул, прикусив губу — от теплого пожелания что-то кольнуло в
груди, — и шагнул через порог.
— Ну как? — насмешливо спросил
дозорный, когда Вайрэ с недоверием потыкал пальцем в стену и на
всякий случай протер глаза.
— Поразительно, — честно ответил
Вайрэ. Голос гулким эхом забился под сводами, разбивая темную
тишину, и тут же захотелось говорить шепотом. Чтобы не пробудить
то, что здесь спало.
А спало ли?..
— Наслаждайся! — пожелали дозорные и
запалили огоньки-светлячки, рассыпавшиеся вокруг отряда маленькими
звездами. Вайрэ огляделся и невольно передернул плечами. Многое он
повидал и половину из этого вовсе не хотел увидеть вновь, но здесь
было по-настоящему неуютно.
Реальность превзошла все книжные
описания.
Старинные и странные дома, полностью
или частично вплавленные в каменистые своды подземелья. Остатки
древних улиц, чьи мостовые упирались в стены огромных тоннелей или
уводили в черные безмолвные провалы. Холодный, но удивительно не
спертый воздух. Тишина. И ощущение, что эти стены, эти камни,
дышащие сквозняками провалы и слепые окна наблюдают за ними.
Нечто огромное и необъятное, нечто,
что помнило — и запоминало. В последний раз Город это нечто
запомнило с трудом, перемешав улицы и дома с камнями и корнями, и
будто бы попытавшись что-то воссоздать по памяти куда более
древней. Четвертая Летописная Эпоха—так назывался самый верхний
уровень Бонхарда, потому и была странной и хаотичной, но ниже, как
объяснили дозорные, лежали Эпохи цельные.