Представьте себе человека, который, окруженный грозною бурею, вдруг почуял веяние тишины, еще недоступное его спутникам, и успокаивает их предвещанием близкого умирения стихий. То же было и с отцом Серафимом. Ему уже на земле приходилось не раз как бы залетать в жизнь небесную, и потому он мог говорить о ней с такою уверенностью.
Но, как бы ни безмерна была благодать, сиявшая над крестоносным путем этого удивительного человека, труден, невыразимо тяжел был его путь. И более чем кто-нибудь он имел право чувствовать усталость от жизни и желать «во блаженном успении вечного покоя». Конечно, то бы не был покой в нашем грубом, житейском смысле, а лишь огражденность от бедствий и трудов земли и восхождение на все высшие и высшие степени жизни духовной в созерцании Божества. То, что ему временами так полно открывалось – ему, видевшему воочию человеческий образ Христа, грядущего с силою и славою многою, и Царицу Небес, и святых церкви – должно было стать для него постоянным видением. И кто, как не он, с нетерпением должен был ждать этой встречи на вечность с Тем, Кому он отдал всякое дыхание своей жизни; кто, как не он, должен был рваться «прославить самым лица зрением Верованного, одержанием – Чаянного и наслаждением – Любимого».
Одно могло еще удерживать старца на земле: великость его любви к человечеству, – той любви, что горела в нем всегда таким горячим пламенем и к концу его жизни охватила его существо каким-то стихийным, бурным пожаром. Но предчувствие говорило ему, что за смертью земною дело его любви не прекратится и что так же близок, и много ближе еще, и скорее к слышанию будет он для всякого, кто придет к нему с утесненным сердцем.
Как велико должно было быть в последние годы его жизни устремление великой души старца Серафима к небесной отчизне! С детства не имев иной мысли, кроме мысли о Боге, проведя всю жизнь в непрестанной беседе с «чаемым» Богом, как он должен был ненасытимо желать, наконец, увидеть Его, прийти к Нему навсегда. То великое видение, то общение с небожителями, какое дано ему было во время посещения его 25 марта 1831 года Царицею Небесною, проведшею, по преданию, несколько часов в беседе с ним и простившеюся с ним словами: «Скоро, любимиче мой, будешь с нами», – должно было еще более распалить желание дивного старца «разрешиться и со Христом быть». Таково должно было быть, насколько грешные люди могут догадываться о сокровеннейших движениях избраннейших, святых душ: таково должно было быть душевное состояние старца Серафима в последнее время его земной жизни.