– Да вы не только каюр, но и дипломат, – съязвил полковник флота.
– И, ради бога, не доверяйте тем, кто советует вам полагаться в этой ледовой пустыне на лошадей, – не придал значения его словам Гирёв. – Веками проверено, что в снегах да во льдах на лошадь надежды нет. Уж лучше бы приказали завезти сюда ездовых оленей.
Англичане переглянулись, и Мирз виновато опустил глаза, принимая на себя вину за бестактность подчиненного. Он-то прекрасно знал, что Нансен, Шеклтон, многие другие странники полярных пустынь тоже не советовали Скотту связываться с лошадьми, которых даже вдоволь напоить в Антарктиде – и то проблема, потому что для этого надо растопить множество снега, превращая его в десятки ведер воды. И это – при отсутствии какого-либо топлива, при невозможности разводить большие костры. А как быть со многими тоннами сена и прочего корма, без которых лошадкам, пусть даже таким невзрачным и неприхотливым, как пони, не обойтись?
Для Мирза и Гирёва не было тайной, что для девятнадцати пони Скотту пришлось загрузить на судно сорок пять тонн прессованного сена, плюс еще четыре тонны «вольного» сена для корма во время морского перехода, а также одиннадцать тонн отрубей и жмыха, превратив при этом судно в конюшню и плавучий сеновал. Но главная беда заключалась в том, что кони были совершенно не приспособлены к жизни в условиях ледовой пустыни.
И все же Роберт Скотт отдавал предпочтение именно им, своим лошадкам, питая при этом какое-то странное предубеждение к собакам и каюрам.
– Собачьи упряжки, лейтенант Мирз, без дела тоже не останутся, – уловил капитан озабоченность «ездовиков». – Поэтому тщательно осмотрите всех собак и продумайте, что можно сделать, чтобы все они сошли на берег пригодными для работы.
– Так или иначе, а к полюсу мы придем первыми, господин полковник флота, – попытался тот сгладить простодушную прямоту каюра. – Я в этом уверен.
– Мне бы вашу уверенность, лейтенант, – неожиданно парировал Скотт. – Многим я пожертвовал бы, чтобы проникнуться ею.
Ну а что касается любви к пони, то Роберт никогда и не скрывал своей увлеченности этими лошадками. Той увлеченности, которая сформировалась в его сознании еще в детские годы, когда, после подготовительных занятий с гувернанткой, он, в возрасте восьми лет, поступил в школу в Сток-Дэмэреле. Вот тогда-то ему и пришлось из загородного поместья Аутлендс каждый день добираться до школы на подаренном ему отцом пони Белло – спокойной, покладистой лошадке, словно бы понимавшей, что неопытный наездник ее – еще совсем ребенок.