– Мать у меня была якутка, отец – цыган, – словно прочитав мои мысли, шутливо и вместе с тем грустно сказал сосед. – Получился Тимофей Шмыгин – сын севера. У нас зимой морозы под шестьдесят, а летом жара под сорок. Перепад сто градусов, не только почернеешь – посинеешь. Ну что, коллега, с низких начнем осваивать новые, более приятные высоты.
Одним махом Шмыгин взлетел на второй этаж. Металлическая сетка провисла под ним кулем, затем, поскрипывая, начала раскачиваться: сосед выбирал удобную позу. Старшина выключил свет, и мне вдруг показалось: сверху, через край, свесился круглый с двумя дырками темный котелок.
– Тебя за что наказали?
– Утром опоздал на построение, – шепотом ответил я. – Штаны перепутал.
– Ты, земеля, меня держись – не пропадешь, – просвистела голова. – Шмыгина от Чукотки до Колымы каждая собака знает. Можешь называть меня Тимохой.
– А я думал: Уоной бабоной.
– Хочу заметить, дураки есть везде, даже среди летчиков.
– Разговорчики. Захотелось в наряд?! – подал голос Умрихин.
– Ну вот, далеко ходить не надо, – выждав секунду, шепнул сосед. – Недаром говорят: «Бог создал отбой и тишину, а черт – подъем и старшину».
Шмыгин спрятал голову и затих. А я, вновь оставшись наедине со своими грустными мыслями, смотрел в серое полукруглое окно. Кто-то из курсантов говорил: училище располагалось в бывшем женском монастыре. Казармы размещались в переоборудованных кельях, где раньше жили монахини. «Когда-то новый день здесь начинался с молитвы и заканчивался ею, – думал я. – А сейчас ревом. И так три года, каждый день».
Утром я проснулся от легкого толчка. Открыв глаза, в полутьме увидел одетого соседа, он протягивал мне брюки.
– Надевай, – шепотом сказал он. – А потом под одеяло и жди команду. Через пять минут подъем.
Я натянул брюки, носки и вновь забрался под одеяло. Когда прозвучала команда «Подъем» и загорелся свет, мы пулей выскочили на построение.
Но провести старшину не удалось. Умрихин вкатил нам с Тимохой по наряду и, вспомнив сказанную вечером шмыгинскую присказку о черте и Боге, предупредил: еще одно замечание – и он напишет рапорт на отчисление. Мы сделали для себя вывод: акустика в монастыре отменная.
Вечером нас старшина отправил прибираться в умывальниках и туалете. И только тогда я окончательно успокоился: Шмыгин – не иностранец.