Парни сели в одни сани, Лучкиного коня пустили на короткой привязи.
– Берданку взял?
Северька достал из-под соломы старую берданку, Клацнул затвором.
– Зарядов только мало. Два.
– Хватит. Хватит, Лучка?
Лучка сегодня серьезный какой-то. Не улыбнется.
Санный след уводит все дальше и дальше в сопки.
Где-то там, в конце следа, – человек. И скоро этот след оборвется. Оборвутся не две бороздки, оставленные полозьями саней, а человеческая жизнь. И по этой жизни бежит сейчас Северькин конь, с каждым мгновением отсекая от нее коваными копытами маленькие кусочки.
Разговаривать не хочется. Да и о чем? Все уже обсказано: встретить доносчика, сказать ему, что он подлюга, и убить. Из берданы.
Но Федьке не хочется, чтобы парни молчали. Когда молчишь – всякие думы в голову могут полезть. Непростое это дело – человека застрелить.
– Споем, что ли?
– Холодно.
В Дальнюю приехали, когда был уже белый день. Еще издали около второго зарода увидели темную фигуру. Федька не выдержал, выхватил у Северьки бич, хлестнул коня.
– Это вы чо втроем на двух санях за сеном ездите? – встретил Пинигин парней.
– Поздно собрались.
– Верно, поздно. Я вон уж второй воз уминаю.
Парни замолчали. Пинигин вдруг забеспокоился:
– Это вы как сюда заехали? Вашего сена вроде здесь близко нет.
– Для разговору, дядя Петра, – за всех ответил Федька. – А потом мы тебя прихлопнем.
– Эва! – ухмыльнулся мужик. – Шутники.
– А мы не шутим, – Федька шагнул вперед. – Ты ведь не шутил, когда на Иннокентия доносил.
Вот оно что. Сердцем чуял – не с добром они подъехали сюда. Пинигин оглянулся. За спиной – зарод сена. Рядом стоят равнодушные лошади. Впереди – парни. Не уйти. Затосковала душа.
– Да вы что, белены объелись? Ни на кого я не доносил. Крест на вас есть? – закричал он.
И вдруг прыгнул к саням, где, завернутый в тряпицу, лежал топор.
Но Северька поспел раньше. Ударом ноги он свалил Пинигина на мерзлую землю. Тот закрыл голову руками, ожидая новых пинков.
– Вставай!
Пинигин встал, зачем-то отряхнул прилипшее к шубе сено.
– Убивайте.
Северька сходил к своим саням, принес берданку. Сунул ее Лучке.
– Стреляй гада.
Лучка враз стал суше, угловатее лицом. Торопливо схватил бердану. Поднял ее к плечу.
Пинигин застывшими глазами уставился на черный дульный срез. Шарит по груди руками.
Сейчас Лучка нажмет курок, грохнет выстрел, вздрогнет низкое серое небо. Завалится набок ненавистный Пинигин, и отомщенная боль уйдет, исчезнет.