– И молодой цезарь не из таких. Ты всерьез полагаешь, что в силах противостоять воле правителя? Ступай в спальню и приведи себя в порядок.
– Ни за что!
– Тогда я приглашу Клиобелу, она живо научит тебя уму-разуму.
– Эту жирную корову?
– Ага. Эта жирная корова одной рукой придавила посягнувшего на ее честь гладиатора. Было дело. Еще в Риме. Тебе приходилось бывать в Риме, видела дом Тиберия на Палантине?
– Нет.
– Тогда чего ершишься? Неужто тесная хижина на берегу Данувия тебе дороже, чем переполненный чудесами, роскошью и величием волшебный дворец? Исполни свое женское дело, и его двери распахнутся перед тобой. Господин добр и… как бы помягче выразиться… прост.
– Но я не хочу!
– Глупости. Увидишь его во всей красе, погладишь мужское достоинство, захочешь. Если понравится, можешь полизать.
Глаза у Кокцеи расширились, ее бросило в краску, а Клеандр между тем доверительно продолжал:
– По секрету тебе скажу, его отец вовсе не император Марк, а сам Аполлон. Это он в образе гладиатора явился к императрице Фаустине и заронил в ее лоно божественное семя. Она тоже кричала: не хочу, не хочу. Потом захотела. Эх вы, бабы! – горестно вздохнул спальник. – Вот и Клиобела тоже… Так что, звать кухарку или добром пойдешь?
Кокцея разрыдалась громко, навзрыд и, подталкиваемая Клендром, переступила через порог спальни.
– Жди, – на прощание сказал Клеандр, потом попросил: – Ножик-то отдай.
– Ни за что! – воскликнула Кокцея и прижала оружие к груди. – Я лучше убью себя!..
– Еще лучше выдумала! – всплеснул руками спальник. – Решила, значит, забрызгать своей кровью господина? Это что же получается? Поднимайся, Клеандр, среди ночи, слуги вставай, истопники вставай и готовь господину баню, чтобы он смыл с себя твою кровь? Как вы жестоки, люди!
Кокцея с откровенным недоумением глянула на спальника.
– А ты кто? Разве не человек? Не раб?
– Конечно, раб, – согласился Клеандр и тут же с некоторым восхищением добавил: – Но и повелитель!..
– Как это? – еще раз спросила девушка.
Клеандр тем временем взял из ее руки кинжал, спрятал у себя в поясе.
– А вот так, – строго заявил он. – Я раб, существо ничтожное, мерзкое, а поди ж ты, великий цезарь, чье слово закон на всем orbis terrarum[9], подчиняется мне. Мы с ним неразлей вода, и, когда императрица Фаустина рожала Коммода от Аполлона, моя мать зачала меня от быстроного и хваткого на юных девиц Меркурия.