Степенный метрдотель, распоряжающийся столом, приказал ставить угощения: горячие пироги с ягодной начинкой трех видов открытые и закрытые, взвар из арбузов и дынь, протопленный с изюмом, французский зефир крем-брюле в шоколаде. Вслед за тем принесли и водрузили на стол пузатый, крытый серебром самовар, пышащий жаром. Зажгли свечи в трех золоченых канделябрах – под ними скатерть вспыхнула ослепительной белизной, а сервиз излучал радужное сияние, как будто выложенный опалом. Склонив голову, метрдотель доложил хозяйке, что все приготовления кончены, и княгиня Лиз, поднявшись из кресла, пригласила всех к столу.
Она сама села за самовар и, сняв перчатки, приготовилась разливать чай. Передвигая стулья и кресла с помощью расторопных и незаметных лакеев, небольшое общество разделилось на две части – у самовара с княгиней Лиз и на противоположном конце террасы, где оно состояло из двух старинных друзей – генералов Давыдова и Анненкова, переговаривающихся вполголоса. Разговор, как часто бывает за столом, в первые минуты колебался, перебиваемый предложениями чая, как бы отыскивая на чем остановиться, пока снова не обернулся к театру и происшествию в Сибири.
– Рахманова была и в самом деле необыкновенно хороша как актриса, – слышался сочный голос Давыдова, – она всегда так драматично падала в завершении спектакля…
– И почти всегда на руки кому-нибудь из обожателей, – закончила за него Лиза, наливая чай для княгини Анны, – это получалось у нее не только драматично, но и вполне волнующе для мужской части зала – юбки веером летели едва ль не до потолка…
– Не только для мужской, но и для женской, – ответил граф Анненков, подходя к ней: – Все дамы в этот момент сгорали от зависти – они же не могла себе позволить подобного, а значит, лишались мужских восторгов. Налей мне чаю, Лиза, – попросил он.
– Вы с Бурцевым и Давыдовым всегда сидели в первом ряду, – с улыбкой вспоминала княгиня, протягивая ему полную ароматную чашку. – Вам, надо полагать, там с юбками особо хороший вид открывался. А в последнем антракте Бурцев умудрялся раздобыть где-то столь огромный букет, что его за ним и самого углядеть было сложно. С ним он потом залезал на сцену, безжалостно круша своим немалым в размерах естеством декорации…
– Зато ты восседала в императорской ложе, – парировал Анненков, – и делала вид, что все, что происходит внизу, тебя вовсе не касается. Да и Рахманова играет – так себе…