– Гриц у меня фантазер, – Александр Васильевич ухватил Грицько Нечесу за вихры, – а отец Иннокентий ему потакает. Вырастет – учиться в Москву или Петербург поедет, а не города подземные разыскивать.
Гриц, видимо, считал иначе, но отцу перечить не стал – откровенничал мальчик только с отцом Иннокентием. От сельского священника Гриц впервые услыхал о греках – благородном, но несчастном народе, порабощенном нехристями-турками. И народ этот обладал такой диковинной историей, что мальчик предпочел бы родиться греком, а не русским. Ведь только у греков были триста спартанцев и мужественный царь Леонид, слепой поэт Гомер, красавица Елена, ради которой затевались войны, и могучий, непобедимый Ахиллес, воспитанный кентавром Хироном… А еще отец Иннокентий то и дело напоминал о том, что именно греки крестили Русь, и киевский князь Владимир принял крещение в славном городе Херсонесе, расположенном на берегу захваченного турками моря.
Гриц знал, что на это море претендовала Россия, упрямо пробивавшаяся к его берегам, чтобы на этих берегах обосноваться. Но от Смоленской губернии до этого моря было так же далеко, как и от Петербурга с Москвой, куда его непременно пошлет учиться отец. Стало быть, он, Гриц, должен выучиться, а потом обязательно добраться до желанных берегов Понта Эвксинского…
В ожидании этих чудес мальчик попросил отца Иннокентия научить его греческому. Священник согласился, а Потемкин-старший поморщился. Александр Васильевич считал, что его упрямец-сын мог бы обойтись и без этих изысков. Воинский артикул – вот чему следовало учиться! Впрочем, без образования нынче прослывешь медведем и увальнем – государыня Елизавета предпочитает воспитанных молодых людей… И Александр Васильевич закрыл глаза на то, что его сын все больше и больше подпадает под влияние отца Иннокентия.
Пока Гриц мечтал о Греции, Потемкин-старший возобновлял старые московские связи – Гришу ожидала учеба в университете. Разве мог Александр Васильевич всерьез подумать о том, что его сын предпочел бы учиться у мудрого кентавра Хирона или, на худой конец, у Платона в его академии? Монету с надписью ΟΛΒΙΟ Гриц стал носить на шее, рядом с крестильным крестиком. Она ежеминутно напоминала мальчику о далеком греческом море и чудесных городах, возведенных на его берегах. Иногда Грицу казалось, что он слышит шум этого моря, пение сирен… Тогда мальчик вскакивал, как по тревоге, подходил к окну и, вдыхая терпкий, земляной запах чижовских лесов, мечтал о морской свежести и легкости.