***
А что Вадим? Вадим сейчас ничего не видел и не слышал. Ледяная глыба, придавившая его, заморозила все чувства и мысли. Он не знал, что чувствовал. Лед жег в груди, отравляя дыхание, отравляя мысли.
Он даже не мог позвать ее по имени. Даже мысленно.
Хотел. И не мог. Медленно-медленно оттаивало отмороженное сердце, давясь болью, мучительным ощущением, что это он убил ее. Он, своими руками.
Тот мужик все копался в песке, причитая, как баба, и пыхтя какие-то ругательства. Фары высвечивали, как постепенно растет горка песка, летящего из-под лопаты. Скоро.
Скоро он увидит ее. И...
И что будет? Что с ним будет? Как он жить после этого будет?
Вадим молился нечасто. Он и в Бога-то особо не верил. В силу, в деньги, во власть. А теперь, когда оставалось чуть-чуть до того момента, когда откопают тело Мирославы, взмолился.
Господи, пусть это будет неправдой! Все это будет неправдой! Пусть...
Все.
Селим наконец дорылся до тела, завернутого в серое армейское одеяло, и позвал его, помочь вытащить.
Вот он момент, когда наступает конец. Отказываться верить, закрывать глаза, молить, чтобы это оказалось сном, бесполезно. Мужчина должен отвечать за свои дела. И все же он закрыл глаза, отдалить этот миг хоть на минуту. Вдохнул глубоко-глубоко, чтобы судорожные спазмы не сдавливали грудь. Вспомнить ее живую. Увидеть живой в последний раз, перед тем, как он увидит ее мертвой. Перед глазами встала картина. Отец тогда познакомил их, совместный ужин в ресторане. Все прошло отвратительно, как, впрочем, и всегда после.
Была поздняя весна, середина мая. Мирослава в облегающем платье сливового цвета. Без рукавов, вырез щель только подчеркивал аккуратную грудь, небольшой разрез впереди. Другая в таком платье смотрелась бы вульгарно и вызывающе, а она выглядела удивительно элегантно. И скромно.
Его тогда что-то в ней безумно взбесило. Вадим не знал что, наверное, это несочетаемое сочетание. Но при первом взгляде на Мирославу у него перехватило дыхание, а в голову полезли яркие картины того, чем бы он хотел с ней заняться. Он хотел ее уже тогда, только увидев. И это было ужасно, потому что она была женщиной отца. Тогда было ужасно. Но все еще ужаснее сейчас.
Сейчас Вадим, закрывая глаза, снова видел ее в том сливовом платье, оттенявшем гладкую молочную кожу. На правой руке выше локтя темнела бархатная родинка, пальцы так и тянулись коснуться...