В отличие от мерзкой картинки. Та, как выяснилось, исчезла бесследно. А словам моим вроде бы и верят, но… А может, и вовсе не верят. И даже я сам порой ловлю себя на сомнениях: а был ли он, тот гнусный листок формата А4?
…Я встряхнулся, выбросив из головы майские воспоминания. Не было сейчас никакого мая, никакого солнца – лишь темные мраморные стены, синеватые дуги ламп и семеро за черным бархатом стола. Главный – тот, кого называли Старшим Хранителем – что-то проникновенным голосом вещал, но я пропустил начало и теперь с трудом вслушивался, пытаясь собрать воедино осколки слов и уловить, наконец, их смысл.
– Нет и не осталось никаких сомнений, следственные изыскания полностью установили истину. Подсудимый действительно избивал ребенка, избивал жестоко и хладнокровно, пользуясь своей взрослой силой и учительской властью. Что вызвало вспышку его бесовской ярости – озорная ли мальчишеская улыбка, солнечный ли луч, упавший на детское лицо, поток ли свежего ветра – не суть важно. Темны и недоступны глубины души Константина Демидова, и не нам, Трибуналу Высокой Струны, спускаться в сию мрачную пропасть и разглядывать таящихся на ее дне чудовищ… Однако мы можем и должны оценивать дела подсудимого, а дело его обагренных кровью рук – избиение невинного, чистого ребенка. Избиение, которое лишь по воле Высокой Струны не стало убийством – лишь в последний, могущий стать роковым миг она дрогнула, испустив исполненный боли стон, и незримые силы эфира парализовали злодея. Но становится ли от этого его преступление меньше? Становится ли сам Демидов менее опасным для человечества, для его наиболее светлой, прозрачной, открытой добру и Музыке части – для детей?
Хранитель сделал паузу, достал белый платок и утер ускользающее от моего взгляда лицо. Затем продолжил:
– Самое гадкое и скверное, что обвиняемый для своих гнусных целей прикрывался высоким достоинством учителя, пользовался своей властью. Пользовался жестоко и сладострастно. Избиение беззащитного мальчика Мити – лишь завершающий аккорд… Увы, к этому все шло. Как установило следствие, он и раньше отличался черствостью и жестокостью. Немало жгучих детских слез вызвал он несправедливо поставленными двойками. Жгучих слез и семейных трагедий, могущих закончиться печально. Так, например, два года назад чуть было не покончил жизнь самоубийством тринадцатилетний Кирилл Байгушев, получивший незаслуженную двойку на переводном экзамене по геометрии и оставленный на осеннюю переэкзаменовку. Все лето – жаркий солнечный праздник! – разбилось осколками слякотных, беспросветных дней, когда мальчишка должен был ходить на обязательные занятия в школу. «Я не хочу так жить!» – рыдал он после экзамена в школьном коридоре на пятом этаже, возле раскрытого настежь окна, и лишь присутствие одноклассников предотвратило несчастье. И подобных случаев можно было бы привести немало.