Щукин. Наклонился, лыбится ехидно, зараза!
Над его головой — низкий потолок, свет неровный откуда-то сбоку
падает, инфернально подсвечивая морду друга. Пахнет медикаментами и
сыростью. Пытаюсь пошевелиться, и тут же приходит боль. Ноющая, как
после изнурительной тренировки. Болит всё тело, но особенно — плечи
и поясница. Мычу сквозь зубы что-то невнятное и принимаю исходное
положение. Промедол отпускает, видимо. Да и правое ухо слышит почти
нормально, зато левое — не слышит вообще.
—
Пить, — силюсь сказать я, но получается шипящее бормотание. Макс
кивает и осторожно подносит к моему лицу пластиковый стаканчик с
водой. Пью неловко, большая часть проливается на шею и
грудь.
—
П*здец, — напившись, резюмирую я, и это звучит уже вполне
отчётливо.
—
П*здец вообще, — согласно кивает Макс. — Диман, ты в армии
наставление к РПГ видел хотя бы?
—
Да ладно, не измывайся над мучеником, — просит второй голос. — Он
«мотолыгу» спалил? Спалил. Молодец, получается, слава и
почёт.
—
Артём, ты? — осторожно интересуюсь, стараясь проговаривать слова,
как на приёме у логопеда.
—
Ну а кто ещё? — следом раздаётся ехидный смешок. Точно,
Артём.
—
Давно валяюсь?
—
Половина пятого уже. Утра, — недовольно бурчит Щукин. — Честной
народ спит давно. Одни мы тут с тобой, как с мумией стрёмной
трёмся.
—
Сам ты... мумия стрёмная. Сильно меня вообще приложило?
—
Повезло тебе, — отвечает Артём. — Контузило неплохо, спину да части
филейные посекло. Рана на плече разошлась гадко, а в остальном —
всё пучком.
Ни
фига себе — пучком! За части филейные так вообще обидно. И почему
мумия, интересно? Сил поднимать голову и осматривать себя —
никаких, но бинтовали, подозреваю, от души.
—
А как вообще отвоевали? С Вадимом что?
Артём, подошедший к койке, мрачнеет, услышав
вопрос.
—
Нормально отвоевали. Перебили всех. Зеки были, видимо мстить пришли
за корешей своих с блокпоста.
—
Робы у некоторых. Татуировки там всякие, специфические, — добавляет
Макс.
—
Вадим скончался, — выдаёт вдруг Артём. — Сердце встало, запустить
не смогли. Сам понимаешь, условий для сложных операций тут
никаких.
Понимаю. Но внутри всё равно будто бы
надрывается что-то. Вроде только вот жгут ему накладывал, а
здоровяк-пулемётчик матерился, как чёрт. Да и ранение — не
смертельное. Сложное, но не смертельное. Было. На душе моментально
становится гадко, и Щукин молча протягивает мне второй стакан. Пью
залпом, морщусь, матерюсь. Это уже не вода. Отдышавшись,
интересуюсь: