Я знаю этот перстень, я слишком хорошо его знаю. Закричать? Но язык присох к гортани, но губы сомкнулись, как многотонные каменные плиты. Рвануться вперед? Но ноги вросли в пол, но руки налились такой тяжестью, что и тысяче человек не сдвинуть их с места. Отвернуться, зажмуриться? Но шея – как заржавевший засов, но веки – как подъемная решетка, до упора оттянутая наверх.
Смотреть.
Шорох в темноте. Неясная тень вдоль стены. На алтаре – ворон. Блестит оперением и недобрым, разбойным глазом.
– Дур-ррак!
Скок, скок. На кривых лапках с хищно загнутыми, черными когтями. Скок, скок.
– Пр-рроснись, дур-ррак!
Человек в мантии медленно встает. Так медленно и так неудержимо. Как лавина в горах. Как волна цунами. Как…
– Смер-ррть! Пр-рроснись!
Скок, скок. Растопырив крылья, словно пытаясь закрыть его, заслонить собой.
Лицо. Не различить лицо. Капюшон надвинут так низко. Рука с перстнем поднимается. Вот уже виден твердый, волевой подбородок…
– Дур-ррак!!!
Отчаянно, с надрывом. Черные крылья машут, пламя факела колеблется и гаснет. Он проваливается в темноту, и отовсюду гремит:
– Дур-ррак!!!Пр-рроснись, дур-ррак!!!
Солнечный свет очень яркий. Слишком яркий. Несмотря на тяжелые шелковые портьеры. Над высоким – почти в рост – серебряным полированным зеркалом на стене замер солнечный зайчик. Вот он смещается чуть вниз, блеснув, на мгновение ослепив.
Я рывком поднимаю тело с постели, сдергиваю и бросаю на пол пропитанную потом ночную рубашку, нагой подхожу к зеркалу.
– Дур-ррак! – торжествующе говорит мне отражение голосом черного ворона. – Пр-рроснулся, дур-ррак?! А что дальше?
Загорелое, мускулистое тело без малейших подозрений на жирок. С первого взгляда и не поймешь, сколько ему лет. Тридцать? Сорок? Пятьдесят? Будь в комнате еще посторонний наблюдатель – глупый солнечный зайчик не в счет, – он бы наверняка по достоинству оценил длинные, сильные ноги, узкую талию, разворот плеч, руки, точно позаимствованные у лучших статуй в замковом парке, гордо посаженную голову, тщательно подстриженные волосы, в которых серебряные пряди, кажется, блестят лишь с разрешения владельца, делая его еще внушительнее.
Это если смотреть со спины. Со спины, понимаете? Понимаешь, солнечный зайчик? Хотя тебе, должно быть, всё равно. Ты, беззаботный малыш, сын светила, видящего всех и всё за миллионы лет, наверное, тоже повидал немало. Что для тебя блеск и слава, жизнь и смерть, красота и уродство?! Прах, пыль, подхваченная легким ветерком. Только что лежащая здесь, а миг спустя – закруженная, заверченная, развеянная. И – ничего. Так что смотри, зайчик, смотри. Тебе – можно.