Сумерки все больше закрашивают небо, я неохотно прибавляю шаг, чтобы успеть вернуться еще обратно до того, как из этого проклятого места уедет последняя маршрутка. Денег на такси мне банально взять неоткуда.
Через переплетения полулысых веток вижу знакомые очертания массивного здания из красного кирпича в окружении железных прутьев забора и ярко светящихся фонарей по всему периметру.
Дрожь в руках становится сильнее, да так, что приходиться сжать до онемения кулаки в карманах. Мне не хочется приближаться к этому зданию. Кроме отравляющей боли я оттуда ничего не вынесу. Кованая калитка чуть приоткрыта. Как пасть зверя. Не хватает лишь зубов, которые переломают меня пополам, стоит только перешагнуть по ту сторону. Так происходит каждый раз.
На территории словно вакуум. Нет звуков и движений. Не спасают даже шикарные клумбы с какими-то пушистыми шапками цветов. Здесь тоска и ощущение смерти. Правда, за очень дорого…
С каждым моим шагом к зданию сердце зарывается глубже куда-то под ребра. Останавливаюсь перед дверью и утыкаюсь глазами в шикарную вывеску с позолоченными буквами: «Паллиативный пансионат доктора…». Дергаю за ручку, даже не дочитывая. Мне срать кому принадлежит вся эта богадельня. Я точно знаю, что ждет меня за этой дверью: бахилы, длинный коридор с выбеленными стенами и окнами в пол, мраморная лестница с витиеватыми перилами, еще один коридор с начищенными до искр из глаз полом, молоденькая медсестра за ресепшен с аквариумом за ним.
Приторное приветствие в виде «Добрый вечер, Даниил Олегович», тридцать пять гребаных шагов прямо, которые я хотел бы никогда не совершать, и ровное белое дверное полотно с золотой цифрой девятнадцать. Ничего не меняется и сейчас.
— Даниил Олегович, — девочка в бледно-голубом костюме подскакивает с места сразу, едва я появляюсь на этаже, — добрый вечер.
Я лишь коротко киваю, даже не стягивая с головы широкий капюшон толстовки, и иду прямо по коридору, стараясь не дышать этим воздухом. Это запах смерти, который все пытаются замаскировать живыми цветами, расставленными в огромных вазах на окнах.
На тридцать пятом шаге я замираю перед той самой дверью под номером «19». Ненавижу это число. Во рту пересыхает, а внутренности слипаются в мерзкую массу. И каждый раз я задаюсь на этом месте лишь одним вопросом: за что?