Удивительное благосостояние профессора Аристархова базировалось не на его художественном таланте и не на денежных поступлениях от богатых зарубежных родственников. Профессор замечательно использовал свою основную специальность. Он преподавал в академии технику живописи, и чтобы получить зачет по его курсу, каждый студент должен был качественно скопировать какой-нибудь шедевр прошлых веков из коллекции Эрмитажа или Русского музея. Закончив копию и отмыв руки от краски, студент нес работу Аристархову, получал свой законный зачет и, облегченно вздохнув, отправлялся пить пиво в какое-нибудь недорогое заведение – по установленной традиции требовалось обмыть зачет с друзьями. Про свою курсовую работу студент никогда больше не вспоминал. А она, его курсовая работа, то бишь вполне сносная копия Рембрандта или Левитана, Мурильо или Боровиковского, благополучно всплывала в Париже или в Берлине, где приличные копии мастеров прошлого всегда в цене. Каналы вывоза копий за границу у профессора были надежно налажены, все нужные люди получали свою долю… кроме студентов. Но студенты получали положенные зачеты и больше ничем не интересовались.
Некоторые коллеги по Академии художеств пытались сунуть нос в аристарховский бизнес, но, получив по этому носу, быстро утешались старым изречением: «Каждому – свое».
Вот об этом-то профессоре Аристархове вспомнил в решающий момент Гоша Фиолетов. Дело в том, что Гоша иногда тоже был нужен Андрону Аскольдовичу, поскольку мог организовать для очередных студентов разрешение на копирование эрмитажных картин. От аристарховских денег Гоше перепадали совершенные крохи, но он кое-что знал о пресловутом бизнесе. В частности, он знал, что один из студентов несколько недель назад копировал злополучную картину Клода Жибера. Очень возможно, что копия еще не покинула пределов России, не нашла своего хозяина, а в этом случае следовало незамедлительно ее приобрести. Приобрести любым способом.
Надо сказать, что в таком удивительном совпадении не было на самом деле ничего удивительного. Аристархов очень часто поручал своим студентам копировать картины французских художников середины и конца XIX века, далеких от импрессионизма, так называемую салонную живопись: он считал, что копирование их гладких, тщательно выписанных, лессированных холстов гораздо больше дает студентам, изучающим технику живописи, чем повторение размашистых выразительных полотен импрессионистов и постимпрессионистов.