Затем пошёл на кухню. Нашёл разделочный топор и распорол им
грудь девочки испытав очередные муки совести и отвращения. Вытащил
пули из груди голыми руками. Затем не спеша помыл их в раковине,
следя что бы там не осталось и капли крови. Прохор знал что в таких
вещах спешка плохой товарищ, можно оставить много следов… Оттащив
тела в большую комнату, уложил на диван. Сдвинул туда же стол, где
нашёл бумаги. Накидал вещей, свали сверху мебель.
Тоже самое сделал на кухне и спальне, где жила девочка. Плюшевый
мишка, скакалка, цветные рисунки на столе… У Прохора сжалось
сердце, что же он наделал! Он прокусил до боли нижнюю губу и окатил
спальню девочки горючей смесью. Радовало что часть стены была
деревянной, а значит огонь своё возьмет. Дальше Прохор работал как
заведённый, стараясь делать всё быстро, но тихо. Наконец во вех
комнатах занялся огонь, осталось ливануть в прихожей….
Он открыл окна, подождал пока пожар распалится и вышел из
квартиры. В темноте, на выходе из подъезда, столкнулся с каким-то
мужиком. Грубо его отпихнул и едва выйдя из подъезда тихо побежал
до тёмной подворотни. Сердце тряслось, впервые сердце стучало
словно он сейчас умрёт. Ему стало плохо…
На душе Прохора стало как-то гадко. Тогда он стал засомневался
что на верном пути. Впервые.Затем он зашёл в питейную лавку и купил
себе два литра водки. В тот вечер он напился до полной
бессознательности. Утром он явился в церковь и заказал двенадцать
свечей за упокой души невинной девочки и её матери. А затем опять
отправился пить, на следующий день тоже. На третий день к нему
явился сам Кадетский…
***
Вот что увидели в астрале провидцы по заказу следователей, когда
власти заставили их проверить этот случай из-за соседей погибших в
пожаре. Фигуру матери, вбивающую топор в грудь спящей дочери. А
затем, как она сама разожгла костёр в квартире…
Мы ехали на поезде. Все в общем вагоне, чтобы не потеряться.
Выйти предстояло на станции «Войбокало» возле посёлка Шум, а дальше
пешком по лесу. Я посмотрел на часы висевшие в вагоне – показывало
десять. Выехали мы двадцать третьего сентября, в полдевятого утра с
Ладожского вокзала и должны были приехать часов в одиннадцать. Под
стук колёс я смотрел в окно, как мимо проносятся леса, поля и узкие
речушки, коих там было множество. Над поездом висело серое небо и
казалось мы словно не двигались, каким оно было в Петрограде таким
же и сейчас.