И замечательно: этот человек никогда не говорил о том, что он действительно сделал. Каждому, с кем он встречался, он врал про свои бесконечные юридические подвиги, но ни словом не упоминал о том, что ему действительно удалось провести. Таков уж был он: он ненавидел всякую правду.
Фрау Гонтрам сказала:
– Сейчас дадут ужинать. Я велела приготовить для вас немного крюшона и свежего вальдмейстерского. Не пойти ли мне переодеться?
– Не надо, – решил советник юстиции. – Манассе не будет ничего иметь против!.. – Он перебил себя: – Господи, как кричат дети! Пойди, успокой их немного!
Тяжелыми медленными шагами фрау Гонтрам пошла исполнять его просьбу. Отворила дверь в переднюю комнату: служанка качала там люльку. Она взяла Вельфхена на руки, принесла его в комнату и посадила на высокий детский стульчик.
– Нет ничего удивительного, что он так кричит! – спокойно сказала она. – Он весь мокрый. – Но не подумала даже о том, чтобы его переодеть. – Тише, чертенок, – продолжала она, – не видишь ты разве, у нас гости!
Но Вельфхен нисколько не считался с гостем. Манассе встал, похлопал его по плечу, потрепал по толстой щечке и подал ему большую куклу. Но ребенок бросил игрушку и продолжал орать благим матом. Под столом аккомпанировал ему диким лаем Циклоп.
Мать не выдержала:
– Подожди-ка, чертенок. Я знаю, чем тебя успокоить. – Она вынула изо рта черный, изжеванный окурок сигары и сунула его в губы ребенка. – Ну, вкусно? А?
Ребенок мгновенно замолк, сосал окурок и радостно смотрел своими большими смеющимися глазенками.
– Вот видите, господин адвокат, как нужно обходиться с ребенком! – сказала фрау Гонтрам. Она говорила самоуверенно и вполне серьезно. – Вы, мужчины, не умеете обращаться с детьми.
Вошла служанка, доложила, что стол накрыт. Потом, когда господа отправились в столовую, она подошла к ребенку.
– Фу, гадость! – закричала она и вырвала у него изо рта окурок.
Вельфхен тотчас же опять заорал. Она взяла его на руки, стала качать, запела ему грустные песни своей валлонской родины. Но ей так же не повезло, как и Манассе: ребенок не переставал кричать. Тогда она снова подняла окурок, плюнула на него, отерла его грязным кухонным передником, стараясь погасить все еще тлевший огонь. И сунула наконец в красные губки Вельфхена.
Потом взяла ребенка, раздела его, вымыла, надела на него чистое белье и уложила в постель. Вельфхен успокоился, дал себя вымыть. И заснул с довольным видом, все еще держа в губах грязный черный окурок.