Амадей почуял сговор этой куртуазной шайки и стал избегать общества Алисы, запираясь в лаборатории на ключ. Она пожаловалась его родителям, на что они ответили, что Амадею нужно время, чтобы освоиться в миру, привыкнуть к женщинам, особенно таким красивым, как их прелестная гостья. Алиса возразила, что полгода достаточный срок, чтобы забыть монастырскую жизнь и перестать удирать от красивых женщин. Не евнух ли он? А может, женщины его вообще не интересуют или он влюблен тайно в какого-нибудь милого пастушка из деревни возле монастыря? Счастливые родители призадумались, а заодно приуныли, их воздушные замки развеял ветер действительности, планы на романтическую старость рушились, и портрет их горячо любимого Амадея стал вырисовываться более тёмными красками. Наконец, чтобы прояснить ситуацию для Алисы, а в первую очередь для себя, баронесса решились на разговор.
Амадей уже готовился ко сну, когда в дверь его спальни постучали. Он застыл в нерешительности, опасаясь, не бойкая ли Алиса решилась пойти на штурм, но за дверью послышался голос матери. Он пригласил её войти и, казалось, не ждал от этого визита ничего приятного. Баронесса поставила поднос с собственноручно приготовленным чаем на маленький столик и, опустив глаза, взяла Амадея за руку.
– Что-то происходит с тобой, дорогой сын, – в голосе её звучали нотки беспокойства. – Ты стал замкнут и мрачен, избегаешь общества наших друзей. И Алиса совсем с ног сбилась, пытаясь найти к тебе подход.
Амадей сел напротив матери. «В молодости она, должно быть, была красавицей», – вдруг подумал он и спросил, сам не зная зачем, какого цвета у неё были волосы. Баронесса, будто очнувшись, улыбнулась, кокетливо вскинула брови. И тут он впервые заметил, что её брови мастерски нарисованы, зато серые глаза ещё не выцвели и не потеряли озорной блеск.
– Рыжие, как огонь, – ответила она.
– Я бы тоже хотел быть рыжим, как огонь, – произнёс Амадей.
Мать погладила его по голове.
– У тебя редкий цвет, такой светлый от природы, а глаза мои.
И вдруг ему на ум пришла мысль, что у него, вероятно, другой отец. Он проморгался и заметил, что глаза его матери с поволокой, а в глубине их притаилось лукавство. Он улыбнулся и поцеловал ей руки.
– Я сварю тебе снадобье, мама, чтобы волосы обрели свой прежний цвет, – сказал он.