Печь затопили, на нее поставили малый котел с водой. Тут же чайник. Дымок закурился из деревянной трубы.
– Печка, братцы! – сказал, просыпаясь, младший корабельный плотник Анисим Дементьев. – Как пароход!
Все матросы засмеялись. Ну кому, кроме японцев, придет в голову таскать печку с места на место!
Из вежливости засмеялись старшинка и сидевший подле него полицейский, а за ними все японцы.
Молодой серьезный матрос с беленькими усами улыбнулся снисходительно.
– Учуял? – спросил Вася проснувшегося товарища.
Японцам вообще все это было очень смешно. Человек спал не вовремя, вдруг проснулся и что-то громко сказал. Угрюмые усачи повеселели. Пока не похоже было, что они могут так смеяться. «Очень приятно!» – подумал старшинка. Он знал русских прежде и желал, чтобы они понравились японцам. Почувствовалось что-то приятное в характерах этих суровых казенных людей из морского войска адмирала Путятина. Хотелось бы выразить им свое расположение, но это еще рано, неприлично, и не полагается обнаружить без причины знание их языка, к тому же рядом, поджав ноги, на циновке сидел пожилой мецке[1] с саблей, очень тихий, но очень значительный и, конечно, строгий.
Еще один русский матрос, похожий на японца, свернувшись калачиком, крепко спал, чуть не касаясь лицом кожаных ножен сабли полицейского.
Шестеро матросов посланы на японском судне в деревню Хэда.
Японцы разрешили адмиралу построить там новый корабль и для этого предложили бухту Хэда. Туда отправился адмирал, офицеры и около шестисот матросов. Вон в тех горах целая вооруженная армия моряков шагает по дорогам.
До сих пор Япония была закрыта для иностранцев. По дружбе и соседству, а более из уважения к адмиралу Путятину дано разрешение – пройти с командой по дорогам страны, жить в Японии. Договор с Россией еще не подписан, но Япония, судя по всем признакам, отменяет старые законы и отказывается от политики изоляции.
Труба от печи задымила, и вскоре в котле закипела вода. У печки появился столик со множеством коробочек и мешочков. Повар готовил завтрак на славу, с разными приправами. Он резал редьку так тонко, что она становилась похожей на взбитые сливки или на пену.
После гибели «Дианы» адмирал прежде всего призвал к себе корабельных плотников Глухарева и Аввакумова.
– Глухарев, – обращаясь к старому мастеру, сказал Евфимий Васильевич, – ты построил баркас на мысе Лазарева для Невельского. Помнишь, как ты сказал: «Обстрогаем его, и будет гладенький, как яичко»? А теперь мне японцы разрешили построить двухмачтовую шхуну.