Король, усердно осушавший бокал за бокалом, должно быть, заподозрил, что Гилфорд питает честолюбивые виды, и, внезапно прервав разговор, воскликнул:
– Сэр Дадли! Мне говорили, будто вы враг женщин, но – черт возьми! – вы ухаживаете за ними как француз!
– Ваше величество, – ответил Гилфорд, – красота – это чародейка, которой нельзя противиться. Но, к сожалению, я не заслуживаю похвалы, которой вы хотели удостоить меня, потому что принцесса Мария тщетно старается прийти на помощь моей робости в этом отношении и допытаться у меня, кто та красавица, чья стрела глубоко вонзилась мне в сердце сквозь доспехи.
При первых словах принцесса Мария покраснела, потому что король насмешливо улыбнулся, когда Гилфорд превозносил красоту; она сомневалась не меньше своего отца, чтобы ее кавалер мог подразумевать здесь только одну ее; но смелость его речи была почти так же оскорбительна, как обиден тон, и принцесса испугалась при виде жилы на лбу короля, вздувшейся от гнева. Она хотела уже прийти на выручку Гилфорду и в шутку заметить, что застенчивость так сильно смущает его, что он говорит вздор, но Генрих не дал ей времени на это.
– Черт возьми! – загремел он. – Неужели сын лорда Уорвика хочет похвастаться, что одна из Тюдоров домогается его руки?
– Ваше величество, – возразил Гилфорд с полным спокойствием, которое тем сильнее поразило Марию, что она ожидала еще большего замешательства со стороны своего кавалера при гневной вспышке короля. – Я полагаю, что имею право просить даму, бант которой мне дозволено сегодня носить, о милости ходатайствовать за меня перед вашей высочайшей особой.
– А, так, значит, это было лишь вступлением к вашей речи? – подхватил успокоенный Генрих. – Сейчас видно, что вы не учились в школе, потому что вам недостает ясности языка. Но, – с досадой продолжал он, чувствуя, что подверг насмешкам дочь, – нам также не по душе, когда один из наших дворян ищет посредников, как будто мы закрываем свой слух для тех, у кого есть к нам просьба. В наказание за такой недостаток доверия я не хочу ничего слышать о ней теперь.
Принцесса Мария была так горько разочарована словами Гилфорда, ее недолгое заблуждение было рассеяно так грубо, что она была готова расплакаться от бешенства, если бы стыд не подсказывал ей, что ее слезы послужили бы к тем большему триумфу Джейн Грей. Но как в эту минуту ее пальцы судорожно теребили и разрывали кружевной платок, так ее ненависть клялась некогда уничтожить Джейн, если бы судьба со временем дала ей в руки власть отомстить за себя.