– Что это? Хунта? – громко возмущался «либеральный» ученый. – Настоящий произвол. Откуда вообще взялся этот молодчик в военной форме, раздающий приказания? Никто даже не догадался потребовать у него документы. Неужели вам все равно, кто вами руководит?
Он вспомнил недобрым словом «черных полковников», Пиночета и даже угандийского диктатора. Все подумали, что от духоты ученый тронулся. Люди начали шушукаться, когда он отправил куда-то некоего Амина.
– Иди Амин – это кровь, произвол, насилие… – вещал он. – Ну и как вам это? – обратился затем либерал к «патриотичному» коллеге. – Вакуум информации, никто ничего не говорит. Вы посмотрите, нас согнали, как скот, в этот сарай.
Его коллега подумал, что по поводу «сарая» трудно возразить.
– Здесь же нечем дышать, полнейшая антисанитария. Вы видели этот, с позволения сказать, туалет? Это же настоящая выгребная яма. Руки не помыть… Ну, что вы молчите?
Сохраняя все же остатки самообладания, «патриот» тихим голосом сказал, что никаких стеснений не чувствует. Если не нравится этот милый нужник, прямо за ним есть густые кусты. И вообще, народ избаловался так называемыми благами цивилизации, принимая теперь за должное то, чего еще столетие назад не было и в помине. Он парировал, что и поезда по историческим меркам появились не так давно, а Махатма Ганди призывал отказаться от техники и ходить пешком. Поэтому-то в Индии люди относятся ко всему спокойно и живут долго.
«Либерал» был взят врасплох, ведь его коньком были диктаторы, а не пацифисты вроде Ганди.
– Видите, уважаемый, даже в вашей любимой загранице есть умные люди, – заключил тем временем оппонент.
Тарле безуспешно пытался вызволить проводницу из ее добровольного заточения.
– Пожалуйста, пожалуйста, – кричал он, пробуя допрыгнуть до окна ее купе. – В вашем поезде бомба…
Для убедительности он прокричал понятное на любом языке мира «бах-бах!».
– Понимаете, это очень опасно, – не унимался студент.
Недовольное лицо, каким оно обычно бывало после ругани с коллегой Любой, появилось в окне купе. Проводница покрутила пальцем у виска и что-то сказала, широко раскрывая рот. К сожалению, Тарле не обладал талантом Груздева читать по губам, иначе узнал бы много нового о себе и своих родственниках до десятого колена.
Ему вдруг открылся непостижимый фатализм. Он не знал, следует называть его русским или российским. Из мемуаров предка Тарле еще в детстве вычитал знаменитое «за веру, царя и отечество». Вооруженный этими словами и трофейной австрийской винтовкой, видавшей еще «Братскую войну», его прапрадед повел свой взвод в атаку на бронепоезд красных. С теми же словами поезд был разнесен на винтики. Наверное, царь бы порадовался такому верноподданническому поступку, если бы его не расстреляли раньше. А так белым генералам пришлось радоваться за свой военный гений, за царя-батюшку и за три четверти взвода, положенного во имя раскуроченного бронепоезда. По такому случаю был раздобыт фейерверк, который чей-то адъютант прихватил при отступлении, дабы не достался красным. Он хотел отметить им победоносное возвращение в Петроград, но согласился, что и взятие бронепоезда вполне достойно салюта. Увидев фейерверк, красные мигом навели орудия куда надо и испортили белым генералам весь праздник. При том обстреле героически погибла еще не откупоренная бутылка отнюдь не «Советского» шампанского.