Конечно, не всякий читатель моего возраста мог бы с должной полнотой воспринять начало знаменитой книги (это я не раз отмечал потом про себя с известной долей самодовольства). Рыжий Толька Петров, который сроду не читал никаких книжек, пожалуй, спросил бы:
“А как они играли-то? В дурака или в пьяницу?”
Даже мой начитанный приятель Семка Левитин, и тот сперва удивился:
– Разве Пушкин дожил до революции?
Оказывается, Семка спутал конногвардейцев с красногвардейцами из конной армии Буденного.
Но я был “эрудированное дитя”, кое-что читал про дворянский быт, знал про пушкинские времена и декабристов. И начавши читать “Пиковую даму”, все сразу увидел почти что наяву.
Зал петербургского особняка, свечи в медных канделябрах, зимнюю ночь за высокими, с полукруглым верхом окнами, блеск аксельбантов и позументов. В этом зале царила особая атмосфера – этакое офицерское братство и в то же время безупречный светский этикет, когда необдуманное слово может стоить вызова на дуэль.
И все это в одной фразе: “Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова”
Да, я обязательно когда-нибудь так же начну свою повесть.
Конечно, это не совсем хорошо – заимствовать фразы у других писателей, да еще у самых великих. Но, думаю, Пушкин бы не обиделся. Особенно, если бы узнал, что по его стихам я учился читать…
Итак, почти через полвека после знакомства с “Пиковой дамой” я исполняю свою мечту. Простите меня, Александр Сергеевич. Всего-то два слова. Точнее, три…
“Однажды играли в…”
А дальше – все свое. Совсем не так, как у Пушкина. Потому что игра наша была не в карты. И вообще не было в ней ничего великосветского. Совсем наоборот. Даже при необходимости назвать ее, я испытываю неловкость
Название состояло из прилагательного и существительного. Прилагательное: “чугунная”. Или, как мы выражались, – “чугунна”. А существительное… начиналось оно на букву “ж” и обозначало известную часть тела.
Игра была похожа на чехарду. Но не в точности.
Сперва, естественно, считались. Чаще всего:
На золотом крыльце сидели…
Именно на “зо-ло-том” , а не на “златом”, как принято сейчас.
А иногда тянули щепочки.
Кому не повезло в считалке, или кто вытянул короткую палочку, вставал на четвереньки. Остальные с разбега прыгали через него. Каждый перепрыгнувший клал на спину “коня” свой “кемель”: то, что носил на голове – тюбетейку, испанку, кепчонку с пуговкой, детскую бескозырку с надписью “Марат” на ленточке или видавшую виды отцовскую военную фуражку с поломанным козырьком. У кого “кемеля” не было, тот мастерил из газеты кубанку.