Чай пили с колотым сахаром и твердыми до деревянности пряниками. Толик – из стакана с подстаканником, Курганов – из фаянсовой кружки с отбитой ручкой. Было тихо, даже слишком тихо, и в этой тишине слышался отчетливый медный стук часового механизма. Толик поискал часы глазами и не увидел. Потом опять глянул на Курганова, встретился с ним взглядом и смутился. Молчать было неловко. Толик спросил, продираясь сквозь смущенье, как через колючки:
– Арсений Викторович, а почему вы тогда решили, что он ваш дедушка… ну или прадедушка… Этот матрос. Только из-за фамилии?
– Конечно! – Курганов, видимо, обрадовался разговору. – И потому еще, что мне очень этого хотелось… Но оказалось, что никаких моряков у нас в роду не было. Или сухопутные военные, или инженеры, математики… Кстати, если уж искать предков, то разумнее было бы считать таковым другого Курганова. Знаменитого профессора Морского шляхетного корпуса, у которого учился Крузенштерн… Но и это, конечно, пустое. Мой отец сказал однажды: «Не выдумывай. Мало ли Кургановых на Руси…» Сам он был инженером на литейном заводе, а из меня почему-то решил сделать адвоката, отдал в гимназию, а не в реальное училище… Увы, не вышел из меня адвокат.
«А кто вышел?» – чуть не спросил Толик, но не решился.
Однако Курганов понял.
– После ранения поступил в университет, бросил… Время было такое, не до учебы. В девятнадцатом взяли в Красную Армию, но воевать не послали, дохлый я был. Направили в военную типографию… А потом так и стал работать в типографиях. Можно сказать, специалистом сделался, хотя и без диплома.
– Значит, сейчас вы тоже в типографии работаете? – обрадовался Толик. – В газете, где мама?
– Сейчас вот как раз нет… Конторский служащий я, в райпотребсоюзе… Вообще-то мне приходилось не только типографскими делами заниматься. Всякими. И бывать пришлось в разных местах…
«А на фронте?» – чуть не спросил Толик. Он имел в виду последнюю войну, с фашистами. В его понимании все настоящие мужчины должны были участвовать в этой войне.
И опять Курганов понял его без вопроса.
– Перед войной я в Ленинграде жил. Когда финская началась, меня опять призвали. Вернулся уже с лейтенантскими кубиками. А больше воевать не пришлось…
– Признали негодным? – понимающе сказал Толик.
Курганов чуть усмехнулся:
– Признали… Послали работать на Север.