– Моя дочь, Абази, своенравная и самостоятельная девушка, у нее большие планы. Недавно она сказала, что хочет перебраться жить в Оттассол. Я заметила, что в Оттассоле она не найдет ничего, чего не было бы здесь, на что она ответила: «хочу увидеть море». Не море ты увидишь там, а бесчисленных моряков, вот что я ей сказала.
– И где же Абази теперь?
– Она живет одна, потому что любит со всем справляться сама. Снимает комнату, у нее есть обстановка, немного хорошей одежды. Копит деньги на поездку на юг. Она молодая и хорошенькая и уже завела себе богатого друга.
Заметив тщательно скрываемую ревность в глазах Мэтти, торговец льдом молча кивнул. При всем своем любопытстве он решил не спрашивать, кто этот богатый друг дочери Мэтти.
Шлюха окинула неуклюжего Дива проницательным взглядом с головы до пят, потом оглянулась на девушку. Молодежь чувствовала себя очень неуютно и явно не могла дождаться, когда старшие оставят их в покое. Потом, подвинувшись вплотную к торговцу – желание поделиться сжигающей язык новостью пересилило все, даже страх, – Мэтти едва слышно шепнула имя на ухо торговцу.
Торговец картинно вздохнул.
– Вот как!
Хотя особого потрясения от услышанного он не испытал – и он и Мэтти слишком много повидали на своем веку, чтобы чему-то удивляться.
– Ты уже идешь, папа? – спросил торговца Див.
Торговец ушел вместе с Мэтти, предоставив сыну возможность разбираться самому. До чего же глупа бывает молодежь, и в какие немощные развалины превращаются старики!
Сейчас Див наверняка еще спит где-то в клетушке этажом ниже, сопя и уткнувшись носом в плечо своей новой знакомой. Вчера, выполняя отцовский долг, торговец был доволен собой, но теперь это приятное чувство ушло, сменившись грустью. Он был голоден, но просить о завтраке Мэтти не хотел – таково было здешнее неписаное правило. Со сна у него затекли ноги – постели шлюх не предназначались для удобного сна.
Вспоминая прошлый вечер, он вдруг сообразил, что все это выглядело чрезвычайно символично, по сути дела, как настоящая церемония. Передавая сына в руки молоденькой шлюхи, он тем самым словно бы объявлял, что с этих пор отказывается от прежней разгульной жизни, начиная жизнь новую, более спокойную, степенную. Быть может, это первый знак надвигающегося бессилия? Из-за женщин он когда-то потерял все, опустился до нищенства; но снова сумел подняться, наладить процветающее дело, хотя его похоть, страстное увлечение женскими прелестями не угасли. И вот теперь этот его главный, центральный интерес начал затухать… а когда угаснет окончательно, где-то внутри останется гулкая пустота.