Не отводя от Инсил глаз, он затворил за собой дверь. Инсил же, словно жениха в комнате не было вовсе, принялась расставлять в вазе цветы, наливать воду из кувшина, раздвигая стебли длинными пальцами.
Лутерин вздохнул.
– Моя бедная мать тоже все время болеет. Почти каждый день она уходит в пáук общаться со своими умершими предками.
Инсил внимательно взглянула на него.
– А ты сам – я имею в виду, пока ты лежал в постели – не приобрел привычку погружаться в пáук?
– Нет. Ты ко мне несправедлива. Отец запретил мне… а кроме того, дело не только в этом…
Инсил сжала пальцами виски.
– Пáук – удел простолюдинов. Вхождение в транс и погружение в этот ужасный нижний мир, где гниют тела, где отвратительные трупы все еще проявляют признаки жизни… о, как отвратительно! Ты действительно уверен, что никогда этого не делал?
– Никогда. Мне кажется, что болезнь моей матери происходит от пáука.
– Так вот, да будет тебе известно, я занимаюсь этим каждый день. Я целую губы моей покойной бабушки и чувствую привкус тления…
Инсил не выдержала и рассмеялась.
– У тебя глупый вид. Я же просто шучу. Мне ненавистна сама мысль об этих подземных существах, и я рада, что ты к ним не приближаешься.
Она снова повернулась к цветам.
– Эти снежные цветы – знак умирания мира, тебе не кажется? Остались только белые цветы, которые дожидаются прихода снега. В книгах написано, что когда-то в Харнабхаре цвели яркие пестрые цветы.
Инсил раздраженно отодвинула вазу. Внизу, у основания лепестков, еще сохранился призрачный цвет золота, у самой завязи переходящий в несколько миллиметровых пятнышек ярко-красного, словно символ уходящего солнца.
Он сделал несколько неловких шагов к ней, простучав каблуками по плиткам пола.
– Давай присядем на диван и поговорим о более приятных вещах.
– Ты, должно быть, имеешь в виду климат – холода наступают так быстро, что наши внуки, если только мы выживем и нам удастся завести внуков, наверняка всю жизнь проведут в полной тьме, завернувшись в звериные шкуры. И, скорее всего, переговариваясь звериным рычанием… Мне это кажется очень и очень вероятным.
– Какие глупости!
Он со смехом бросился к Инсил и обнял. Она позволила ему увлечь себя на кушетку, отворачиваясь от его лихорадочного шепота.
– Нет, Лутерин, ты не можешь заняться со мной любовью. Ты можешь потрогать меня, как раньше, но никаких занятий любовью. Мне кажется, что никогда в жизни мне не захочется заняться любовью – и вообще, стоит только дать тебе волю, как ты, раз насытившись, сразу же потеряешь ко мне интерес.