Он вновь обвел взглядом тесное купе, словно пытаясь убедиться,
что пассажир не сможет никуда деться, и вышел.
Андрей посидел в тишине, нарушаемой лишь перестуком колес,
привыкая к своему новому состоянию, и осторожно открыл дорогой
кофр.
Гитара, и вправду, была хороша. Лаково-черная, с серебристыми
порожками на деке, с толстым кожаным ремнем.
Он устроил инструмент на колене, провел по струнам. Совершенно
бездумно, на автомате подтянул четвертую. И все так же привычно,
словно делал это всю жизнь, взял первый аккорд. Перебор, новая
комбинация пальцев, и вот уже, подчиняясь звучащему в голове ритму,
заиграл незнакомую мелодию.
Андрей мог поклясться, что слышит ее впервые, но, в то же время,
совершенно точно знал, где и в какой момент сделать паузу, перейти
ниже, или чуть усилить нажим на гриф.
Слова всплыли без всякого участия воли. Что-то немудреное: Про
корабли, море. О городах, что остаются за кормой.
А потом, вовсе без перехода, запел другое. Голос звучал совсем
не так, как у того, прыгающего по задымленной сцене Андрея. Может,
и не так сильно, однако куда чище. Да и песенка, которая пришла на
ум, ничуть не походила на отвязно-речитативные, матерные припевки,
которые пел Андрюша Питерский прежде.
- Андрей допел последний куплет и прижал струны, гася
пронзительно печальный аккорд.
Увы, ни эта песня, ни та, что он пел до нее, никак не сочетались
с тем, что "он" исполнял на эстраде.
"Значит, прав Семен Яковлевич. Нужно завязывать. Не мое это", -
решительно подвел черту под безуспешными попытками вернуть свой
эстрадный образ Андрей. Уложил гитару обратно в футляр и растянулся
на полке. Голова, полная впечатлений, гудела, словно пустой котел,
по которому колотил добрый десяток нерадивых поварят. Однако
понемногу стук в висках успокоился, глаза закрылись, и он
заснул.
Стала причиной его спокойствия амнезия, или это было свойством
Андрюхиного характера, однако никакого, ни малейшего, страха и даже
волнения перед тем, что ему предстояло, он не испытывал. Более
того, были некий азарт и веселье. "Надо же... еще вчера я даже не
знал, где буду спать и что смогу найти на ужин, а сегодня предстоит
изображать из себя знаменитого на всю страну артиста", - думал он,
лежа в роскошной кровати большого, двухкомнатного номера.
Кацман, которого вечернее мероприятие, судя по всему, тревожило
куда сильнее, чем самого исполнителя, долго бродил по люксу,
пытаясь отыскать известные одному ему недочеты в обслуживании, все
же угомонился и отправился в свои, куда более скромные,
апартаменты.