- А камуфляжных не заметил?
- Нет, командир. Мы внимательно смотрели.
- Хреново…
Тут все услышали глухой вскрик. Вскочили.
- Там! – Семенов показал в чащу. – Это Абадиев.
- Вот он, звэр! – радостно скалясь, сказал боец.
Умар крепко держал мальчишку, лет пяти-шести, и зажимал ладонью
рот. Пацан дергался и мычал.
- Абадиев, отпусти мальчишку.
- А закричит?
- Не закричит, - сказал лейтенант. – Ты ведь не будешь
кричать?
Пацан испуганно смотрел на Чичерина. Лейтенант кивнул Умару и
тот убрал ладонь.
- Вот так, молодец. Ты кто, как тебя зовут?
- Я... Миша я. Дзядзька ваенны, я Миша.
- Откуда ты?
Тут из глаз обильно потекли слезы, и мальчишка разревелся.
Стоящие вокруг бойцы переглянулись.
- Напугал пацана… - и Степаненко укоризненно посмотрел на
Абадиева, но тот лишь усмехнулся.
А лейтенант мгновение смотрел на плачущего мальчишку, затем
обнял и прижал его к себе.
- Не плачь, Миша. А где твоя сабля?
- Страци… - всхлипнул мальчишка.
- Потерял? – переспросил Чичерин. – Ничего, новую дадим. Ведь
дадим?
Бойцы согласно закивали, а Степаненко сказал:
- Самую острую саблю найдем!
- Он с той деревни? - одними губами произнес сержант.
Лейтенант утвердительно кивнул. Пацана он узнал сразу, хоть на
той фотографии он был явно младше и одет иначе. Сейчас его одежонка
рваная и грязная. Кожа в синяках и царапинах, на лице грязные
разводы...
С неба слышался гул бомбардировщиков летевших на восток. Шли
высоко – видны лишь крестобразные силуэты. А вдалеке тревожно
трещали сороки. Бойцы посматривали на небо и настороженно
прислушивались. Отряд шел сквозь лес аккурат в сторону сорочьего
ора. Прошли уже километра три, или чуть больше, сколько еще до
охотничьего домика идти, выяснить не удалось - пацан просто не смог
ничего толком рассказать. Чуть только начнет, сразу в плач.
- … мамка крычыць - бяжы! Я и пабег. У кустах схавався… -
рассказывал Миша всхлипывая и утирая слезы. - А немцы пагналы всих
да яра и пастралялы. Я у лес пабег. У дзядзьки паляунычы домик,
думав там схавацца. Дабег, а там тэ немцы уже. А дзяцка…
дзяцка…
Что с этим дядей, так и не узнали – трясло мальчишку. Ясно, что
ничего хорошего. Только злости прибавилось. Лейтенант прекрасно
понимал – не дело поддаваться эмоциям, но спускать зверства нельзя.
Подло спускать такое, а жить подлецом, самое последнее дело.