Сама служба – как служба. Не понимая ни слова из того, что
медленным и мелодичным речитативом вещает священник, я бы и не
заподозрил ничего. Мы все стоим, шапки в руках, у кого они есть,
периодически крестимся, кое-кто молитву вполголоса за священником
вторит – ну все как положено. Потом запели какой-то псалм –
медленно, грустно и торжественно одновременно. Языка не знаю – а
потому ничего странного в псалме я не усматриваю.
Но вот кресты эти…
И тут я решил: а какое это имеет значение прямо сейчас? Уж если
меня нелегкая судьбина так попинала, что я аж на католичке женился
– да пятнадцать лет назад мне кто такое скажи, я бы смеялся до
слез. Ан нет, таки женился. И даже жирного борова, духовника Илоны,
впустил – и ничего, авось господь мне это в вину не поставит. А уж
тут, когда и я в беде, и этот край в огне войны, я как-нибудь
переживу, что эти христиане какие-то извращенные. Потому что даже
самые еретические христиане – все равно христиане и мои друзья
перед лицом язычницкого да мусульманского врага. Как по мне, то эти
вот люди, если смотреть на них как таковых, и то поприятней
католиков.
А что распятия у них нет… да в самом деле, а кто сказал, что
Иисуса только на кресте можно изображать? Я так и сяк попытался
вспомнить Писание – не помню запрета подходящего. На иконах же
изображают Деву Марию с Иисусом на руках – так почему нельзя
изобразить их же уже после того, как Спасителя сняли с креста?
И я закрыл для себя этот вопрос: люди порядочные, скромные,
благочестивые, и какие бы ни были – а христиане. А что храм у них
не как у всех – ну, так тем же католикам я могу в вину поставить
вещи похуже необычного храма.
После богослужения меня отвели на отдых в отдельную комнату.
Комната маленькая и вообще не спальня, раньше тут какой-то писарь
работал, но кровать мне слуги быстро принесли. Ничего, жаловаться
грех, приняли хорошо, а что комнатка маленькая – ну так в городе
беда, набежали из окрестных сел люди, ища спасения за стенами,
места мало, если уж Агир в свой дворец пустил крестьянских женщин с
детьми…
В тесноте да не в обиде, война есть война.
Я это переживу.
А вот прихвостни османов, каруи эти – не переживут.
Я к этому приложу все силы.
Вот только высплюсь – и возьмусь за дело.
Проснувшись, я позавтракал каким-то странным блюдом,
приготовленным из неизвестных кругляшей, похожих на оливки, но
вкуснее, плавающих в рыбной подливке, и попытался перейти к делу,
но сразу же столкнулся с проблемой непонимания. Ни я их не понимаю,
ни они меня, и что тут поделаешь?