— Слушай, завязывай, - Марат садится на край стола, отгребая в сторону бумаги, те валятся на пол с нервирующим шумом.
—Тихо ты, - прищуриваюсь, сводя брови.
— Завтра встреча с банкиром, а ты на ногах не стоишь. Мне, что ли, туда ехать?
— Погоди, это же завтра, - ухмыляюсь, - я сейчас еще выпью и буду огурцом.
— Ага. Завязывай, сказал, - забирает со стола бутылку, - в душ вали.
— Ты с кем разговариваешь? Страх потерял? - тянусь в ящик стола, доставая ствол и направляя тот на Лукьяна. - Я тебя здесь пристрелю, понял?! Вон пошел.
— Придурок, - Марат отталкивается и, швырнув папку к моим ногам, широким шагом идет к двери.
— Сука! – давлю на курок, и выстрелив, опускаю руку.
На выстрел сбегается охрана, Марат матерится. Пинаю валяющиеся у ног бумаги и, перешагнув через них, наливаю в стакан водки. Замахнув содержимое в себя залпом и положив ТТ на стол, пересекаю кабинет, касаясь пальцами дыры от пули в стене.
Лукьянов вылетает в коридор, хлопнув дверью, продолжая отборно материться, Глеб же, потирая лоб костяшками пальцев, оценивает обстановку.
— Александр Николаевич…
— Вышел отсюда.
Кивок, и долгожданная тишина. Остаюсь один, вновь и вновь отлетая на несколько месяцев назад. Под ладонями ее плечи, в ушах крики и слезы. Почему? В миллионный раз задаю себе вопрос, не дающий покоя: как я мог? Зачем? Но ответов нет до сих пор. Содеянное не отмотать назад, не стереть из памяти, с этим приходится жить.
Боль нарастает с каждым вздохом, каждой прожитой секундой. Сожаление, никому не нужное самоистязание и плавящиеся внутренности. Меня пошатывает, я почти не осознаю происходящее, вижу лишь размытые силуэты, отдергиваю штору, тяну с силой, так что карниз падает на пол, перешагиваю, присаживаясь на подоконник, и протягиваю руку к стоящей на нем бутылке текилы. Отлично.
Сворачиваю крышку, прежде чем в кабинет влетает сестра. На ней распахнутый длинный ярко-красный пиджак и черное облепляющее фигуру платье. Открыв дверь, Людка застывает, опускает сжатую в кулак ладонь, тяжело вздыхая. Медленным шагом обходит кожаный диван, присаживаясь на самый край.
— Нравится? - закидывает ногу на ногу, вздернув идеальную черную бровь.
— Чего?
— Спиваться? Я вижу, ты втянулся, - ехидно смотрит на бутылку в моих руках.
— Отвали, - делаю глоток, жидкость прокатывается по горлу, ткани которого уже совершенно не реагируют на горечь.