Жена смолчала, в глазах укрылась тревога, зябкость.
Приведя в порядок стол, я проверил бензин в лампе, зажег. Внутри, за промасленным почерневшим стеклом, заплясал, затрепыхался бедный огонек, по столу побежали кривые вытянутые тени. На кухне запахло паленым, стало теплее, уютнее.
– Спать идем, Курт? – осведомилась Джин, приобняла Клер. – Поздно ведь уже.
– Идите, а я попозже подтянусь – еще посидеть хочу.
– Хорошо, только не засиживайся, – и, вытащив у кривляющейся дочери изо рта ложку, – добавила с незлым укором: – Клер тогда сама спать уложу, а то с тобой она до утра не заснет – балуешь ты ее своими рассказами.
– Я не виноват, что она не засыпает! – засмеялся я, погладил шершавым пальцем щечку Клер. – Она ведь ребенок, все интересно.
– Я большая! – возмутилась дочка, насупилась.
– Большая! – подтвердил я. – Конечно, большая!
Джин примирительно выдохнула, широко улыбнулась.
– Ладно, – произнесла она, взяла Клер за ручку и попрощалась: – Спокойной ночи!
– Спокойной ночи, мои любимые! – нежно поцеловал жену и дочку. – Отдыхайте!
Подождав, когда Джин уложит в кроватку Клер, – напоследок кивнул, достал с полки над столом пачку с тремя оставшимися на черный день сигаретами, закурил и глянул в окно, обтянутое прозрачным полиэтиленом. Там, в кромешной темноте, бесилась сильная метель, скользя по обледеневшим низким угольным сугробам, виднелись уродливые очертания полумертвых деревьев и кустов, обернутых, словно в фольгу, тяжелой ледовой глазурью. Ветер же подвывал едва слышно, как-то стеснительно, будто вконец обессилел и более не хотел привлекать к себе никакого внимания.
«Эх, зима-зима… – с грустью подумал я, – уходила бы ты быстрее – одни беды из-за тебя…» – и прибавил вслух:
– Одни несчастья…
И, докурив ровно полсигареты, – убрал окурок в пачку, потушил лампу и, стараясь не скрипеть половицами, чтобы не будить дочь, отправился в спальню.
* * *
Лежа в кровати под одеялом, Джин никак не удавалось заснуть – сильно тревожило минувшее происшествие. Не помогали ни удобная почти новая подушка – подарок Курта на прошлый день рождения, ни возобновившееся спокойствие в доме – все это лишь сильнее заставляло нервничать, лишний раз задумываться о ежедневных проблемах, трудностях, будущем своей маленькой дочери. И за нее она боялась больше всего. Как бы Джин и Курт ни заботились о ней, ни оберегали и ни защищали от жестокого мира, их век недолог и рано или поздно Клер самой предстоит научиться самостоятельности, охоте и собирательству, дабы помогать своим уже немолодым родителям, неспособным позаботиться о себе. Страшно волновалась Джин и за своего мужа. Каждый его поход в Истлевшие Земли на промысел и поиски необходимых припасов, где и днем и ночью бродит бесчисленное количество кровожадных хищников, мог стать для него просто-напросто последним, и тогда всю семью будет непременно ждать голодная смерть. Но худшее было, наверно, даже не это, а другое – ожидание. Всегда, когда Курта не оказывалось рядом, Джин со страхом смотрела на входную дверь и старалась лишний раз не выглядывать в окно, чтобы не дай бог не увидеть того раненым или покалеченным. А потом еще долго молилась про себя, надеясь отвести от него любую беду, грозящую там, где-то вдали от домашнего очага. И порой так сильно забывалась в своих истовых молитвах, что нередко откладывала все свои дела и начинала проговаривать их вслух, пугая этим маленькую дочурку, так же, как и мама, с нетерпением ждущую папу домой…