«Сколько мне еще осталось? Сколько я
выдержу»? – такой простой и такой страшный вопрос. Не раз и не два
он задавал его, и только любовь к сыну удерживала Шахриона от
глупостей, позволяла хоть как-то противостоять все возрастающему
безумию.
Посмотрев в окно и горестно вздохнув,
Шахрион поднялся.
- Я должен идти, сынок.
Мальчик шмыгнул носом.
- Но ты же плидесь?
Он пока что плохо выговаривал буквы р
и ш, отчего речь ребенка становилась даже более умилительной, чем
обычно.
- Обязательно. Приду перед сном и
почитаю тебе сказку.
- Ула-а-а! – сын обнял отца, и уже в
следующий миг вернулся к своим бумажным бабочкам.
Шахрион вновь улыбнулся, на этот раз
– чуть искреннее – и покинул покои, кивнув двум служанкам. Женщины
тотчас же вошли внутрь, плотно затворив за собой дверь. Каждая из
них была одинокой сиротой без родных и близких, каждая являлась
сильной некроманткой, каждой Шахрион с Гартианом доверяли,
достаточно для того, чтобы оставлять их вместе с принцем, но не
слишком сильно – именно поэтому служанок было две. Каждой был дан
приказ следить не только за маленьким Паштионом, но и за коллегой.
Паранойя, разраставшаяся в мозгу императора вместе с безумием, не
позволяла тому оставлять сына и единственного наследника без
надежной охраны. Лич, впрочем, в этом вопросе целиком и полностью
поддерживал Властелина.
Шахрион прошел несколько коридоров,
свернул направо и поднялся по лестнице, бросив очередной короткий
взгляд за окно. Небеса горели багрянцем и золотом, закат, красный,
точно кровь, разливался во все стороны.
«Очередное дурное предзнаменование»?
– подумал император.
Конечно же, а ты как
думал?
Он вздохнул и покосился. Как и
следовало ожидать, старая знакомая была тут как тут – неясный
силуэт за левым плечом.
За последние годы Тень изменилась,
приобрела рельефные очертания, начала выглядеть более живой и
настоящей. Единственное, что осталось прежним – так это ее умение
выводить Шахриона из себя.
- Держалась, сколько могла? –
осведомился он, продолжая движение.
«До рабочего кабинета совсем
чуть-чуть, там, глядишь, отстанет».
Ну что ты, мой дорогой император,
мы же друзья, как я могла мешать тебе проводить столь замечательное
собрание? Вызвать приступ ярости в зале, забитом придворными?
Заставить тебя вскочить и наброситься с кулаками на пустоту?
Нет-нет, разве такое допустимо?