– Я не отвечаю за хорошую погоду и дожди, Манча. Мой долг – спасать ваших людей от самоубийства. Не смотрите на меня как на врага! Терпеть не могу перебранок. Лучше я угощу вас кофе и яичницей. Идемте!
– Можете сколько угодно упрекать меня своим ангельским взором. Учтите, как только видимость достигнет десяти метров, я возобновлю работы.
– Сначала попробуйте прочесть название на носу корабля! Идем?
«Рыбацкая закусочная», лучшая в порту, уже была битком набита. В туманные дни докеры толпились здесь, надеясь, что погода вот-вот прояснится и день не пропадет даром. Пожилые сидели за столиками в глубине зала, молодые стояли у стойки, грызли ногти и пытались разглядеть в окно корабельный нос или стрелу бортового крана – первые признаки ясности. Болтали о всякой чепухе, при этом каждый втайне истово молился о везении. Для разнорабочих, вкалывающих день и ночь и никогда не жалующихся на ржавчину и соль, проевших насквозь их суставы, для всех этих тружеников с бесчувственными мозолистыми ладонями не было ничего хуже, чем вернуться домой всего с несколькими долларами гарантированной профсоюзной получки в кармане.
В закусочной было оглушительно шумно: звенела посуда, из кофейной машины вырывался пар, в стаканах позвякивали кубики льда. Докеры теснились группами по шесть человек на скамейках, обтянутых красным дерматином, и почти не пытались перекричать общий гвалт.
Матильда, официантка со стрижкой под Одри Хепберн, хрупкая женщина в клетчатой парусиновой блузке, несет поднос, так тесно уставленный бутылками, что ее умение сохранять равновесие кажется чудом. С торчащим из кармана передника блокнотиком для заказов она курсирует между кухней и стойкой, между баром и столиками, между залом и кассой. В такие туманные дни она носится как угорелая, но все равно предпочитает эту суматоху одиночеству при ясном небе. Она не скупится на улыбки, умеет состроить глазки и хлестко отбрить нахала – вот ее способы поднять настроение посетителям. Дверь открывается, Матильда оборачивается и улыбается: она хорошо знакома с вошедшей посетительницей.
– София! Пятый столик! Поторопись, я уже собиралась за него сесть, иначе ты бы его не получила. Сейчас принесу кофе.
София садится за столик вместе с ворчливым бригадиром.
– Пять лет им твержу: установите наконец вольфрамовые светильники, так мы получим лишние двадцать рабочих дней в году. А нормы эти дурацкие: мои парни умеют работать при видимости в пять метров, они же сплошь профессионалы!