Да и внимание определенно рассеивалось, поняла Катя, когда
протянула кошке руку, испачканную кровью. Той, разумеется, не
понравился запах, и она, не дав себя погладить, скрылась в глубине
квартиры.
Катя и Леха зашли следом. Если зеркалу в прихожей можно было
верить, Катино лицо выглядело просто жутко. Так что она, сбросив
верхнюю одежду и сапоги, заторопилась в ванную, на ходу крикнув
Лехе:
— А ты проходи пока на кухню опять.
Дверь за собой Катя закрыла раньше, чем он сказал что-нибудь в
ответ. В ванной свет был намного ярче, и Катя с облегчением
рассмотрела, что большую часть жути нагоняла размазанная и начавшая
уже высыхать кровь. Катя тут же принялась умываться, а когда
закончила, лицо действительно оказалось практически нормальным,
только на левой щеке было три длинных глубоких царапины, а на
правой — четыре, причем одна из них неприятно близко подходила к
внешнему уголку глаза.
Но как Катя совсем недавно говорила Лехе, шрамов не останется.
Премудрые не жили дольше обычных людей и не могли одним махом
излечивать смертельные болезни, как бы им ни хотелось, но раны у
них заживали лучше и быстрее и, кроме самых тяжелых случаев, без
следа. Даже после того ужасного дня в парке, когда на всем Катином
теле сзади не осталось живого места, ей в итоге перепала всего
парочка отметин на спине, причем за прошедшие месяцы они уже
побелели и сгладились.
Хотя сначала, конечно, ей было очень плохо. Как перенеслась
вместе с детьми и коляской прямо в середину большой комнаты, она
еще помнила, а вот потом все утонуло в тумане. Катя просто рухнула
на пол, оставив прибежавшей на шум матери разбираться и с Маринкой
и Максимкой, и с Катиными ранами.
В следующий раз Катя очнулась, уже лежа на животе в своей
постели. Раны были обработаны, боль притуплена целительными
снадобьями, и самой насущной проблемой казалась жажда. Но на
табуретке рядом с кроватью стоял большой стакан с водой, так что
Катя, легко дотянувшись, выпила его и снова заснула.
Только на следующее утро она, наконец, набралась сил достаточно,
чтобы бодрствовать дольше, чем пару минут подряд. Первым, что она
услышала при пробуждении, был громкий детский шепот:
— Не шуми, Катю нельзя будить, — голос был Маринкин.
— Ты не шуми, — отозвался Максимка.
Сейчас, когда дети старались говорить тише и меньше, понять их
было попроще, чем обычно.