Прибыв на место, партизаны занялись тем, что умели: нападали на
караваны с данью, убивали сопровождающих, а людей убеждали
присоединиться. Однако люди вовсе не горели желанием менять
какую-никакую крышу над головой на вольное партизанское житье.
Остались считанные единицы. Некоторые подались в им одним известные
места, а большинство… Большинство возвращалось в бараки.
Разумеется, вернувшихся допрашивали. Партизанам приходилось
каждый день совершать огромные переходы, оставляя, тем не менее,
город в пределах видимости. Отряды баронетов прочесывали леса,
стихийно выставлялись дозоры – граф будто бы не желал принимать
партизан всерьез и лишь отмахивался, как от расшалившихся
детишек.
Наконец, случилось то, чего и следовало ждать. Очередной
караван, отправившийся в Кармаигс, оказался ловушкой. Вместо людей
в телегах сидели переодетые в простую одежду вампиры. Да не просто
баронеты, а воины.
Конвоиры сдались подозрительно быстро, и когда ободренные
успехом партизаны в полном составе высыпали из леса на тракт,
началась бойня. Как теперь говорил Варт – их все же, видимо,
жалели. Огня было мало. Хватали и крутили по одному, правда, зачем
– непонятно.
«Чего тут непонятного? – вмешался Аммит. – Про вас наверняка
легенды ходят. Что толку перебить и похвастаться? А вот приволочь
всю шайку на площадь, нагнать людей и казнить – другое дело».
Партизаны соблюдали правило: теряем троих – отходим. Лучше
сохранить силы и потом нанести еще один удар, чем без толку всем
погибнуть. И поэтому, когда в первые минуты битвы погибло десять
человек, Варт скомандовал отход. Скомандовал, потому что не видел,
что происходит с Ратканоном, и думал, что он мертв. Потому что
Ратканон никогда бы не подверг людей бессмысленной опасности.
Но когда он обернулся, пропустив в лес последнего из оставшихся,
увидел командира живым. Великан размахивал огромным топором, кроша
врагов, которые ничего с ним не могли сделать. «Очевидно, –
предположил Аммит, – главного приказали в любом случае брать
живьем».
В тот миг, когда меч одного из вампиров перерубил-таки топорище,
Варт, доселе колебавшийся, повернулся и побежал. «Я б остался, – с
горечью говорил он теперь, – но остальные-то уж далеко ушли,
пока-то вернутся – все равно уж. Да и отвечать-то мне за
них, не кому-то. Ай, не знаю! Ну или испугался я – кто теперь
разберет? Он-то, он зачем на рожон полез? Ушли б все вместе,
отмахались как-нибудь – не впервой. Эти черти только ночью
преследовать горазды, а днем в лесу уйти – дело плевое. Лес-то наш,
человеческий. Завсегда укроет».