Себя Роман Петрович пока в зеркале не видел, а профессору просветить его о новой внешности не хватило времени.
– Так вот, – продолжил Игнатов, – на теле этого замечательного образца пять ран, и все пять ран смертельные.
– И что, вот так, не вскрывая, вы это можете утверждать? – влез в разговор Романов.
– Сомневаетесь, коллега? – Роман Петрович по привычке, словно попытавшись взглянуть поверх отсутствующих очков, повел взглядом по окружившим его и махайрода парням, пытаясь найти среди них профессора и не находя его, стоящего, кстати в полутора метрах, сразу за подполковником.
– Значит, я тоже, – с каким-то вначале обреченным, а затем все более и более восторженным чувством воскликнул про себя Романов, – Я тоже опять молодой, здоровый, сильный! И все у меня впереди! А что у меня впереди?
Он обвел глазами, которые кстати тоже обрели недостижимую раньше зоркость, вокруг. Развалины, непонятно как очутившиеся посреди обширной поляны; лес из толстых высоченных деревьев за ними, таящий в себе опасности, подобные лежащей сейчас грудой мертвой плоти на земле; продолжение леса за спиной, пореже настолько, что вдали виднелись силуэты каких-то медленно бредущих животных… И люди вокруг. Игнатов, подполковник Кудрявцев, тракторист Анатолий, здоровяк Дубов, десятки других…
– Есть у нас что впереди! Вот разложим все по полочкам, систематизируем и… будем жить. А может, и МЧС появится, – в последнее он уже и сам почти не верил.
А Игнатов, не найдя друга, продолжил, опять тыкая пальцем в зверя:
– Эта пуля точно в сердце; эта печень зацепила, а может еще что-нибудь важное – от этой раны не сразу бы сдох, помучился бы. Вот эти две.., – Роман Петрович возложил ладонь на затылок махайрода, «украшенный» двумя огромными рваными ранами, в каждую из которых провалился бы его кулак, – даже комментировать не буду, как и эту.
Про рану в груди монстра, из которой совсем недавно неслабый на вид парень едва вытянул лом, даже профессору не надо было давать комментариев. Все одновременно с уважением уставились на офицера (да-да, и профессор тоже). Последний к тому же с нарастающим удивлением отметил, что его не мутит, не колотит от неопределенности и ужаса последних минут. Да и все вокруг что-то не истерят, не требуют срочно вернуть их домой, в уютную норку. Это было какое-то новое чувство; непонятное и опьяняющее.