- Глупости всё это - про нелюбовь. Просто вы больны наукой, и
она для вас цель жизни. А от таких учёных я стараюсь держаться
подальше, сам такой. Повсюду изыскиваю знания по крупицам и
накапливаю их во многих областях науки. Знаю, на что сам способен
для поиска истины, и предпочитаю, чтобы такие люди изучали
действительно важные проблемы, могущие иметь куда более глобальные
последствия. Марина Павловна отличный врач и я для неё всего лишь
пациент, которого любым образом надо вылечить. А для вас, я ещё и
объект исследования феномена. А мне неприятно – быть объектом.
- Понятно, избегаете изучения. Что же, это ваше право. Хотя для
пользы науки, изучение внесло бы значительный вклад в понимание
подобных, крайне редких случаев.
- Вот именно об этом я и говорю, я читал книгу о кунсткамере[3]
с иллюстрациями. Очень, знаете ли, не хочется выглядеть подобным
объектом. Или как в прежние века подобное показывали в цирках
уродцев, и обычные люди ходили полюбоваться на отличных от них. Я
отличен от обычных детишек, и это тоже можно было бы использовать
подобным образом. Вот тут мне предоставили информацию о подобных
случаях. И немецкий мальчик вундеркинд Хайнеке прожил менее пяти
лет, так как его постоянно демонстрировали то августейшим особам,
то медикусам. В результате чего у него начались непрекращающиеся
боли во всём теле и прочие связанные недомогания. Спасибо, увольте
от такой участи. При случае спросите у Виктора Петровича эти
материалы. Не желаю идти данным путем и быть постоянно
досматриваемым.
- А оттуда известно, что мы с ним знакомы? Об этом мало кому
известно, больно давно познакомились.
- А он мне сам рассказал и нахваливал, какой вы замечательный
врач, и как его лечили еще после войны от последствий ранений. Я
ему верю, и нисколько в этом не сомневаюсь, но он не подвержен
одной нашей болезни – чрезмерной любознательности. Так что Марина
Павловна меня устраивает идеально. Я для неё - мальчик и пациент, и
она не станет меня изучать, а только лечить и давать рекомендации
по поддержанию и укреплению здоровья.
- Понятно, наверно есть, что скрывать, и нет желания, чтобы
произошло разглашение этого. Хорошо, тогда даю слово, что ничего и
никому не говорила, кроме Виктора Петровича, и впредь не скажу.
Хотя догадок и подозрений имеется немало, но если есть пожелание
хранить это в секрете, то для меня существует понятие врачебной
тайны. А сейчас больному нужен отдых и желательно поспать, так что
я просто посижу рядом и дождусь прихода лечащего врача.