Правда, не мне в сём искусстве пробивании тягаться с
представителями народа пять тысяч лет вырабатывавших в себе столь
ценное умение. Оно у меня скорее в противозачаточном состоянии. И
политик из меня аховый, так как везде пру напролом.
Будь я носорогом, то это были бы не мои проблемы, а скорее
окружающих. Но пока что я в весовой категории раскормленного кота,
и надо разрабатывать образ котика из Шрека.
Раз я любимец первого секретаря - «an infant prodigy»[5], то
и вести себя надо соответственно, а также грамотно использовать
природную няшность.
Конечно, обидно себя чувствовать эдакой диковинкой, но я сам
выбрал для себя эту личину, как наиболее безопасную и
многообещающую. Вон, шутам тоже разрешалось говорить многое, а
порой даже дерзости сходили с рук. Так как те были любимцами
властителей. А потому - «смейся паяц…».
А может на бабулю скинуть разговор? За собой же оставить
только реплики? В целом было бы неплохо. Она больше знает, как
здесь положено прогибаться, чтобы положительно решить вопрос. Я всё
это давно подзабыл, так как давненько это было – «Не знал, не знал
и забыл». Никогда в жизни не любил прибегать к подобным методам, а
потому никогда не использовал их.
Но самая хохма была, когда утром пошли к старому еврею,
приводить в порядок прически Алёнки и бабули. Мастер окинул нас
опытным взглядом, изрядно пожившего человека, а после осмотра
безапелляционно заявил, что с этим безобразием на голове у младшей
девочки, так и не знает, что сделать. Похоже, её ни разу нормально
не стригли с самого рождения.
Вот уж брехня. Стригли. Правда, только до тех пор, пока я не
смог нормально высказать слова протеста. А затем волосы убирал в
хвостик, и не позволял себя стричь. А при попытках говорил, что вся
сила в волосах, как у библейского Самсона, и всякую Далилу с
ножницами не подпущу и на пушечный выстрел. Все привыкли к моему
хвостику и не обращали внимания. Так что волосы вились завитками и
выправлялись из стяжки. А утром на улице был ветерок, и они
растрепались.
Пришлось его осадить, и потребовать, чтобы занялся девочками, а
мальчиков оставил в покое. А пока он будет творить своё действо, мы
можем поболтать за жизнь. Мне чрезвычайно интересно, что он может
поведать из своей долгой жизни? Хотелось бы впитать толику
жизненной мудрости, приходящей с прожитыми годами, и так мало
ценимой современной ветреной молодёжью. Ведь мы с ним представляем
две стороны человеческой жизни. Недаром одной из загадок Сфинкса
была: «Кто ходит утром на четырех, днем - на двух, а вечером - на
трех?»