Роман погладил неровную, твердую, как камень, кору дуба, оглянулся. Дом Воспенниковых остался позади на взгорке, а впереди лежал Крутой Яр. Роман двинулся вперед.
С каждым шагом все приближалось, росло, наплывало, напоминая о старом, о том, что бережно хранилось в памяти, и о другом – что было уже забыто и вот только сейчас вдруг толкнулось в сознание приятным известием.
«Господи, не сон ли это…» – радостно думал Роман, шагая навстречу избам, тянувшим вверх белые дымы.
И это был не сон: вон уж проступили белые наличники избы хромого пастуха Николая, вот залаял на Романа тот же старый пастуший кобель, из раскрытых сеней высунулась, вытирая руки тряпкой, полная жена пастуха, внимательно разглядывая приближающегося человека.
Роман шел, с улыбкой следя за постепенным изменением выражения ее лица. Застыв в неудобной позе, она долго и напряженно всматривалась, потом испуганно прижала к щеке коричневую ладонь:
– Батюшки… Роман Лексеич…
– Здравствуй, Матрена! – весело проговорил Роман, стараясь голосом пересилить заливающегося хриплым лаем пса.
– Ой, здравствуйте, – тихо, нараспев протянула она, качнув головой, и тут же прикрикнула на собаку уже другим – сильным звонким голосом: – Да уймись ты, рыжий черт!
Пес смолк, завилял хвостом и отошел, лениво переставляя лапы.
Из сеней высунулись любопытные личики двух ребятишек.
– Как живешь, Матрена?
– Ой, да как мы живем! – протянула она с улыбкой. – Хлеб жуем, да и рады. Вы-то коли проехали-то?
– Только что.
– Господи… – качнула она головой, поправляя слезший на лоб платок. – Ну и красавец же. Ненасмотрисси.
– А где же хозяин? Неужель уже стадо гоняет?
– А как же, родимый, не гонять? – оживленно запела Матрена. – Чай, и травы-то нету еще, а что ж ей, скотине-то, в хлеву сидеть, пущай хоть ветки погложет! У меня вон и то корми не корми – все одно худая, хоть на ребрах палкою играй, так пущай уж походит!
Тем временем босоногие ребятишки, выбежав из сеней, стояли рядом с матерью, во все голубые глаза глядя на Романа. По всей вероятности, они были погодки – белобрысые, веснушчатые, в просторных рубахах, заправленных в синие сатиновые портки.
– Милые какие дети у тебя.
– А, сорванцы, – довольно проговорила она, опуская свои загрубевшие ладони на белобрысые головки, – на месте не удержишь… Роман Лексеич, медовухи не желаете?