Вначале они оставались абсолютно идентичными, за тем исключением, что в одном из них не было принято ключевое решение. А результаты получились совершенно различными. Это произошло сотни лет тому назад, но оба мира еще очень близки один от другого во временном потоке. С неизбежностью они отдаляются все дальше и дальше друг от друга и становятся все меньше похожи один на другой. Пока же они настолько сходны, что человек на Земле имеет своего двойника в Темном Мире.
– Двойника?
– Человека, которым он мог бы быть, если бы ключевое решение не было принято века назад в этом мире. Да, двойники – Ганелон – Эдвард Бонд. Теперь ты понимаешь?
Я вернулся к постели и сел на нее, нахмурившись.
– Два мира сосуществуют. Это я могу понять. Но я думаю, что ты хотела сказать больше, чем сказала, о существовании моего двойника.
– Ты родился в Темном Мире. Твой двойник, истинный Эдвард Бонд, родился на Земле, повстанцы же обладают достаточными знаниями, чтобы поменять переменные времени. Мы сами изучили этот метод значительно позже, хотя когда-то он хорошо был известен Совету. Повстанцы поменяли переменные и послали тебя – Ганелона – на Землю, чтобы Эдвард Бонд мог появиться среди них здесь. Они…
– Но зачем? – перебил я ее. – Для чего это им понадобилось?
Эйдерн повернулась ко мне, и я почувствовал в очередной раз странный, далекий холод, когда она уставилась на меня своими невидимыми глазами.
– Для чего им это понадобилось? – отозвалась она своим нежным детским голосом. – Думай, Ганелон. Посмотрим, удастся ли тебе это вспомнить.
Я стал думать. Я закрыл глаза и попытался расслабиться, чтобы воспоминания Ганелона выплыли на поверхность моего ума. Я все еще никак не мог привыкнуть к мысли о том, что со мной произошло, хотя это объясняло многое. Это даже объясняло бы – внезапно вспомнил я – и странную потерю сознания в самолете, когда я пролетал над джунглями Суматры, и дальнейшие события, когда все казалось мне каким-то не таким.
Возможно, именно в эту минуту, в самолете, Эдвард Бонд оставил Землю, а Ганелон занял его место. Оказалось двое близнецов, занявших чужие места и потому слишком испуганных и слишком беспомощных, чтобы что-нибудь понять.
Но это было невозможно!
– Нет, не помню! – резко сказал я. – Этого не могло быть. Я знаю, кто я. Ты не можешь доказать мне, что все это только иллюзия. Все слишком ясно, слишком четко.