А! Вот он, вот! Растворились двери (подобрались и крепче сжали рукояти ятаганов уже разделённые решёткой янычары), и на пороге показались Хумим-паша и человек с закрытым лицом. Ашотик едва не застонал. Он знал, кто этот человек. Сборщик базарных слухов и сплетен. О чём шла речь между ними? Никогда уже не подслушать…
– А, это ты! – весело произнёс Хумим-паша, увидев своего кизляр-агаса. – Ну-ка, верхнее “ля”, – приказал он.
Вот что отличает Ашотика от ему подобных во дворце. Любой другой на его месте помедлил бы секундочку, пока до него доходил бы смысл слов, обращённых к нему, и ещё секундочку – собираясь и приготавливаясь. Но не рыжий евнух, нет. Не успел ещё великий вали договорить слово “верхнее”, а Ашотик уже был готов, ждал только, какую именно ноту назовёт повелитель. И, услыхав ещё лишь начальное “ль…”, не дожидаясь завершающего “…я-а”, он резко вдохнул и запел. Хумим-паша ещё только договаривал это «…я-а», а он уже пел. Но пел не “ля” верхней октавы, нет. В частоте этого “ля” он тянул совершенно другой звук:
– У-у-у-у…
Тоненько-тоненько, чисто-чисто. И затем, в этом же тоне, новый звук:
– И-и-и-и…
Крохотная пауза, и он вновь пропел их, сложив в одно словцо:
– Ху-у-ми-и-м…
Негромко, нежно, задумчиво.
Прокатился звук голоса, стих, и зазвенела сама тишина. Замерли очарованные янычары. Сладко зажмурился Хумим-паша. Доволен! А кизляр метнул цепкий взгляд на визиря. (Увидеть бы твоё лицо!)
Истаяла пауза. Зашевелился вали, стряхивая с себя оцепенение. Осторожно выдохнули янычары.
– Может быть, посадить тебя на кол? – мечтательно спросил Ашотика Хумим-паша.
– Будет больно, о великий, – сообщил, как будто некую новость, посерьёзневший евнух.
– Так что же, – невозмутимо ответствовал вали. – Помучаешься немного, потом умрёшь – и всё кончится. Зато я буду уверен, что ни у кого на свете такого евнуха больше нет…
И опять ни мгновения не медлил кизляр. Неуловимым движением дёрнул он шёлковый шнурок на поясе, и широкие, синие, атласные шаровары упали к его ногам, накрыв красное золото туфель и обнажив живот со шрамом, с уродством.
– Я готов, повелитель, – покорно произнёс грустный евнух, а Хумим-паша засмеялся. Так засмеялся, что каждому стало ясно – пока жив великий вали, ни один волос не упадёт с головы толстенького рыжего евнуха.
– Сегодня мы не войдём к нашим жёнам, – сказал, отсмеявшись, паша. – А завтра веди сразу, в назначенный час. Кто всех милее сегодня?