Шорох шагов сзади, оповестил меня, что мои спутники нагнали
меня, чувствуя их поддержку, и обуздав свою ярость я шагнул к
комнате.
Открываю дверь, и вижу довольно широкий зал с кучей трупов.
Вдоль стенок ниши с масляными лампами, а в центре, на потолке
огромная люстра с большим количеством свечей, освещает пентаграмму,
вписанную в другую, перевёрнутую пентаграмму.
Все тела лежат в форме круга у внешней магической фигуры. Их
кровь втекает в канавку, что ведёт к правильной пентаграмме и
окружает её. За этим кругом мертвецов, у каждой конечности обеих
звёзд, лежит тело человеческой фигуры в тёмном, коричневом балахоне
с окровавленным кинжалом в руках. Их кровь, втекает в другую
канавку, что образует круг у перевёрнутой пентаграммы.
Только тут до меня доходит, что шёпот многих глоток, до сих пор
слышится в комнате и его громкость всё нарастает.
Единственные ещё живые разумные, эта фигура в чёрном, украшенном
золотистым шитьём балахоне, которое формирует на нём какие-то
непонятные символы. Основной голос в этом шёпоте, принадлежит
именно этой фигуре, в центре правильной пентаграммы.
У ног оставшегося в живых ритуалиста лежит девушка, она с ужасом
крутит глазами во все стороны, но не шевелится.
Я со всех сил бегу к поднявшему над девушкой нож балахону, шёпот
начинает сильно давить на голову, но я привычен к боли. Чем ближе я
подбегаю к пентаграммам, тем сложнее мне становиться бежать,
откуда-то я знаю, метнуть нож, не вариант, он просто упадёт.
Голоса, они уже не просто в комнате, они в моей голове. Балахон
начинает медленно опускать странный нож. Непослушными пальцами,
нащупываю зелье ускорения, приготовленное по всем правилам
арахновой алхимии. Это зелье большой токсичности, первой
летальности. Одно из зелий моего комплекта, который я всегда держу
под рукой.
Становиться чуть легче, но именно что чуть. Тем не менее, этого
достаточно чтоб успеть подставить левую ладонь под опускающийся нож
и остановить его неторопливое движение к жертве на полу.
Как только нож протыкает ладонь, голоса из головы утихают, а на
замену им приходит разрывающая на части боль, будто не кровь, а
сама душа начинает вытекать из раненной ладони.
Только тут балахон обращает на меня внимание, это женщина
средних лет с породистым лицом. Её глаза расширяются, а я от боли
уже ничего не могу сделать и продолжаю нестись вперёд по инерции.
Её удивление нарушает ритм непонятного речитатива, из-за этого
скорость моего бега мгновенно подскакивает, будто до сих пор я
находился в вязком киселе, и я спотыкаюсь о лежащую девушку, снеся
своим телом ту, что в балахоне.