– А что, дед Зарян, неужто и эта история про троих лесных лоботрясов и неучей правда? Уж больно дивный про них сказ. Я пока прочитал, русским духом насквозь пропитался.
– Это самая правдивая правда и есть. – усмехнулся старик. – Кое-кто из них до сих пор по Руси бродит. Только не знамо где. Ладно, хватит болтовней заниматься, не то роса сойдет. Одевайся и марш из избы! Отзавтракаем после сбора.
В лесу было жарко, от земли поднимался ароматный дух, а воздух гудел пчелами да шмелями мохнатыми. Солнце просачивалось сквозь сито густых ветвей, бросая на травяной ковер дрожащие тени. Лес в Таврике низкорослый, кривой, но густой – не зная тропы не продерешься.
Дед Зарян шел впереди, ступал словно кошка мягкими лаптями, поднимал посохом раскидистые листья у тропы, раздвигал сочные травы. Микулка плелся сзади, стараясь не упускать те мелочи, которым такое значение придавал старик. Тут роса стекла – не пойдет зверобой-трава, слаба будет. Эти листья мокрые, в тени – тоже не годятся, сила сильная в яд пойдет. А вот лист сочный, пару росинок на себе держит. Этот сгодится.
– Вон, дед Зарян, за корягой зверобой-трава! Не суха, не мокра, в самую пору!
– Твоя правда! – одобрительно кивнул старик. – Видно в прок тебе наука моя. А у меня глаз слаб становится, не углядел сразу.
– Да что Вы, дедушка! – ответил довольный похвалой Микулка. – У Вас глаз зорче моего. Вы в Руси такое заметили, чего я не углядел. Сами заметили и другим оставили, в сказ переложили. Я бы Ваши грамоты дал писарям переписывать, да купцам на базар отнесть. Пусть люд читает, кто грамотный. А кто не грамотный, послушает и может захочет резы ведать. Наверняка захочет.
– Вот и отдашь, когда я помру. Все тебе завещаю, Микулка. И избу в горах, и грамоты свои. Все что есть. Больше оставить некому.
– А вон еще чабрец, дед Зарян! – показал палкой Микулка, чтобы свести тему с грустной колеи.
– Кхе… Экий ты все же дурень! – рассмеялся старик. – Как дурнем был, так и остался. Разве что грамотным. Кто ж на первой росе чабрец собирает? Разве что коням на корм.
Тропа пошла в гору, скоро покажется белый Велик-Камень, а с него, Микулка уже знал, открывается чудный вид на все четыре стороны. Дыхание стало сбиваться, спина упрела, а дед Зарян как ни в чем не бывало, семенил короткими ножками впереди, да еще траву искать не забывал. Микулка почувствовал, чей-то взгляд в спину, споткнулся о вылезший из пыльной тропки корень, но на ногах удержался, только в голос помянул Чернобога.