До конца дежурства оставалось шесть часов. Охранники в холле убивали время каждый своим способом: первый, большеносый и с деревенским выражением лица, в четвертый раз перечитывал эротические анекдоты, уже почти не смеясь и тщетно стараясь найти соль во втором анекдоте с конца на третьей странице; второй, бледный и худой, очень напоминающий студента-цареубийцу, ходил взад-вперед и кусал губы. Они совсем не разговаривали из-за несходства мнений по всем кардинальным вопросам жизни.
Большеносый был одет в черный свитер с блестками и в форменные брюки охранников порядка. На свитере золотыми буквами было вышито «2001», но никто не знал, что эти цифры означают. Он вертел две железных бляхи в руках, бляхи ерзали одна по другой и издавали противный скрип. Огромный нос, выпуклый во всех направлениях, но не кожистый, а костяной, прекрасно сочетался на его лице с красными половинками щек (нижние половинки щек были бледными), со следами прыщей, со ртом, который не закрывался, хотя не говорил и не ел, но все же выражал все возможные и почти невозможные эмоции. Но самой интересной деталью на этом лице был не большой нос (и зубы, подобранные по размеру), а выражение глаз – победное выражение деревенского Дон Жуана, привыкшего гулять по самой широкой улице села и смотреть снисходительно, как девки выскакивают из-за плетней и спешат наперегонки, чтобы броситься ему на шею К концу улицы он так обвешан девками, что напоминает виноградную гроздь – ему становится тяжеловато, он сбрасывает девок на обочину и снова идет по самой широкой улице, но уже в обратном направлении, и снова из-за плетней выскакивают девки: оказывается, кое-кто еще за плетнями остался. Для городских девок он был не столь соблазнителен – городские меньше любят белобрысых.
Большеносый читал и шевелил губами. Дочитав до конца, он отложил газетку, но его губы продолжали шевелиться. Он шевелил губами не оттого, что медленно читал, а оттого, что медленно думал и губы не без труда поспевали за мыслью. Потом он взял со стола какой-то документ, взглянул на него проницательно, но читать не стал. Потом перевернул документ вверх ногами, опять взглянул и опять читать не стал. Потом перевернул листок обратной стороной и долго смотрел на чистую поверхность, будто пытаясь прожечь ее насквозь силой мысли. Потом положил листок на стол и написал карандашом матерное слово, посмеялся. Потом стер слово резинкой (обратной стороной карандаша) и стал срисовывать из газетки неприличную картинку, увеличивая отдельные многозначительные детали анатомии и, конечно, картинку в целом. От старания он закусил нижнюю губу.