Рука мужа откликнулась – Стас всегда таял от ласки – не трудно будет держать такого на поводке. Тихий противный дождь шуршал по клеенке – хотелось обижаться, кусаться, орать, топтать, рвать или веселиться, на худой конец; сил хватало лишь на обиду. Мать ушла на веранду и тихо плакала там, как по покойнику.
– Ну вот и все, – сказал Стас, когда все закончилось, – ты чего надутая?
– Так.
Он сел на голый стул у стены и остался так сидеть. Делай же что-нибудь Иванушка, мужчина на то и нужен, чтобы что-то делать.
Она посмотрела на голый пол у дорожки и увидела трещину, щель между досками, в два пальца примерно шириной – щель шла через всю комнату, от стены к стене. Ну вот – первая трещина между нами, а мы сидим по разные стороны от нее, и никто не хочет ее переступить, – подумала она и скрестила пальчики, чтобы не сбылось.
– Смотри. Вот и первая трещина между нами.
– Ага. Поживем – починим.
– А если там мыши?
– Конечно, там мыши, – подтвердил Стас дистиллированным голосом.
Она принесла подаренную коробочку с нарисованной на ней роскошной женщиной, небывалой женщиной, плодом воображения рекламного шизофреника:
– Смотри, какие у нее губы. Правда похожи на мои? Нет, ты на губы смотри!
– У нее толще.
– Тебе не нравятся мои губы?
– Не выдумывай.
– Я сегодня заходила сюда и никакой щели не было.
– Ты не заметила.
– Я включила две лампы. Я бы заметила.
– Зачем тебе было две лампы?
– Чтоб из окон меня было видно.
– Ну да, ну да, – не поверил Стас.
– Скажи, у нас правда будет все хорошо? – спросила она, – пообещай, что все будет хорошо. И я не хочу никогда-никогда с тобой ссориться. Пообещай, что ты как-нибудь залепишь эту трещину.
* * *
Она вышла в чулан и поискала фонарик; она обязательно хотела заглянуть в щель – не потому, что боялась мышей, а просто потому что. В чулане была лишь крупа, мука, и запах чистого дерева; были еще большие гвозди на подоконнике, гвозди с надетыми шляпками; а за окошком снова висела луна, низкая и коричневая.
Луне было наплевать, играют свадьбу тут или не играют свадьбу, и когда все мы вымрем она с тем же самодовольным равнодушием станет смотреть на черноснежные холмы, смерчи и равнины вечной ядерной зимы. Фу, какой ужас представится.
Фонарика не оказалось и на веранде; она вышла поискать во двор – столы стояли осиротело, Гавганистан лег так, как будто умер и даже запылился. «Гавчик!» – позвала она, но Гавчик не откликнулся, не простив надругательства. На столах было полно вкусных черешен с темно-красным липким блеском, но только не хотелось подходить.