— Я ничего не думал, — шмотки Синити сравнивались с тем, что
было на мне. Конечно же, у него все лучше. На миг я остановился.
Забрать все его вещи, тем самым нажив себе десяток врагов, или
забрать лишь то, что принадлежит мне? Еще раз взглянул на
погрустневшую девушку, которая, похоже, недоумевала, почему я вдруг
прекратил. Интересно, какие немыслимые теории плел ее болезненный
разум…
В итоге я забрал только маску и кинжал. Перчатки лесного стрелка
валялись в той комнате со всем их барахлом и были хуже тех, что на
мне. Не оглядываясь на Мираж, я двинулся прочь из воровского
логова. Сердце еще несколько раз впечаталось в грудину, когда я
слышал на лестнице шаги, но по итогу никого из гваловой группы мне
по пути не встретилось. Я опустил забрало своего медного шлема,
похожего на угловатый чайник, прошел обеденный зал и вышел на
улицу.
Без происшествий добравшись до гостиницы Мэри, я наскоро умылся
и поднялся к себе. Солнце лишь подбиралось к линии горизонта, а я
уже стоял напротив изголовья своей кровати и думал, ложиться спать
в снаряжении или нет. Решив не искушать судьбу, я рухнул на одеяло
прямо так. Едва голова коснулась подушки, я сразу же провалился в
долгожданный сон.
Забавно, но люди, по существу, никогда не отдыхают. Как не
существует прошлого и будущего, а лишь настоящее, на которое мы
сами наносим удобные нам метки в виде смен дня и ночи, положения
солнца на небе и длины теней, так и человек, родившись,
по-настоящему может отдохнуть лишь тогда, когда перестает биться
его сердечная мышца. Сон — это время, когда мозгу нет нужды следить
за неразумным телом, и можно наконец разобраться, что же произошло
с ним за день. Моя вычислительная машина, которую я тоже мечтал
однажды подчинить своей воле, посчитала, что за минувший день самым
ярким событием в моей жизни был живой доспех. Его увеличенный
образ, от земли до неба, незримо, но совершенно отчетливо нависал
над калейдоскопом бреда из всего остального, что довелось пережить
моему многострадальному телу. Быстрый поток сменяющих друг друга
сцен мелькал перед глазами, и в каждой я участвовал так явственно и
твердо, словно это был вовсе и не сон. Но неизменно за всем этим
еще более материальный — доспех. Его пылающие красным, чуждым этому
миру светом внутренности пугали. Серебряные патрубки, что войдут в
ноги и руки, стоит только шагнуть внутрь, связки проводов, горячий
металл неизвестного происхождения... И все же внутри было так
хорошо… несмотря на пронизывающую каждую клеточку тела муку,
несмотря на боль, выкручивающую, перемалывающую кости, внутри был
покой и уверенность. Те покой и уверенность, что сопутствовали мне
всю оставшуюся часть дня до тех пор, пока меня не вырубили на кухне
апартаментов Гвала. Мой сонный разум вдруг осознал причину
измененного поведения. Доспех — вот что было всему виной. И, словно
почуяв мою догадку, загадочная броня, что до сих пор лишь маячила
на горизонте, нависая, пусть и как гора, но гора далекая, броня
вдруг оказалась прямо передо мной. Спина ее распахнулась, подобно
пасти адского чудовища, и серебристые путы, змеясь, потянулись ко
мне. Обвив запястья, они вдруг вытянулись в струну, и непреодолимая
сила сдернула меня прямиком в эту прямоугольную пасть
кроваво-красного света.