Аким дождался, когда затихла баба на печи за занавеской, достал вещицу, поднес ее поближе к пламени… Это был медальон удивительной работы. Как чуть приплюснутый лесной орех, выросший до огромных размеров. Обратная сторона гладкая, массивная, отполированная. А спереди – все по-другому. По краям тоненькие золотые веточки с легкими ажурными лепестками и сказочными цветами переплетались и при мигающем свете лучины словно дышали и росли. В завитках стебельков, как капельки росы, прятались мелкие прозрачные камешки, превращавшие тусклый свет пламени в лучики неземной красоты. И только в центре «ореха» золотые заросли расступались, образуя овал. В его глубине на чем-то белом, похожем на кость, был нарисован по пояс загорелый лысый старик в чудной одежке. Такую Аким видел в церкви у святых на иконах. Аким всматривался в портрет. И тот, казалось, в мигающем свете вырастал, увеличивался у него на глазах… Может, этот старик – святой странник из неведомых Акиму краев? Тех, что видел он только в своих думах? Но святые, что в униатской церкви или в костеле – желтые, вытянутые, как высохшие. А этот жил! Жили его лукавые, все понимающие глаза, жили мягкие загорелые складки лица, жили губы, тронутые чуть печальной мудрой улыбкой. Узловатые жилистые руки, по-крестьянски сложенные на животе, были удивительно родными, знакомыми. Словно пришел этот старик вечером со своего поля и посмотрел Акиму прямо в душу. Посмотрел, все понимая, – и сказанное, и невысказанное. Улыбнулся тихо и грустно. И почувствовал Аким – вот он, тот молчаливый собеседник, которому можно доверить все…
Аким уже ни о чем не думал. Он просто впитывал эту великую красоту. Но вот, когда язычок пламени моргнул еще раз, в косом неверном свете он заметил, что в глубине золотого венка одна веточка чуть не так расположена. Он потянулся, чтобы поправить…
Заскрипела низкая скособоченная дверь.
– Радуйся, Акимушка! – шипящий голос Аким не услышал – ощутил враз взмокшей спиной. – Радуйся! Гости идут!
Это был Нестор, сын лесника Филиппа. Но если днем этот юродивый, кроме улыбки, ничего не вызывал, то сейчас его голос звучал жутко, предвещая что-то страшное…
– …весело будет, Акимушка! Готовь угощение!
Аким быстро сунул медальон в открытый ворот рубахи и медленно повернулся к двери, к Нестору. Дурачок, бормоча про себя что-то понятное только ему, крутился в странном танце. Огромная тень его лохматой головы металась по стенам, потолку.