У меня натуральным образом голова
кругом пошла.
— Но вы же…
— Заруби себе на носу: любая
остановка в пути чревата тем, что тебя прикончат, а техника,
оружие, форма и документы окажутся в руках иностранных диверсантов
или местных саботажников. Эпицентр — зона повышенного внимания, тут
оперативная обстановка будто на фронте.
— Понял, — ответил я, впрочем, не
слишком-то уверенно.
Альберт Павлович жёстко глянул в
ответ и резко сменил тему разговора.
— Мышека зачем убил?
Я успел уверить себя в том, что
опасность миновала, поэтому округлил глаза в совершенно
естественном, без малейшего наигрыша изумлении. Но вот высказался
уже вполне осознанно, в нужном ключе, не позволив шоку сдавить до
сих пор нывшую гортань и признать своим нелепым молчанием вину.
— Да как — убил? — возмутился я. —
Подумаешь, приложил дубинкой по голове! Большое дело! На днях с ним
виделся. Живёхонек!
— О дубинке мы ещё поговорим! —
отрезал консультант. — А убили курсанта Казимира Мышека, судя по
температуре тела и трупному окоченению на момент обнаружения, вчера
с десяти до одиннадцати часов вечера.
— Убили?! — разыграл я жуткое
изумление, но театральными эффектами всё же увлекаться не стал и
замотал головой. — Нет, нет, нет! Я в это время уже спал. Да и не
ходил я в медсанчасть! Кто бы меня туда пустил?
А в голове — другое. Если Василь не
захочет выставлять свои отношения с Варей напоказ, то может моё
алиби и подтвердить. Но даже если скажет, что я появился позже —
тоже нестрашно. Не докажут. Ничегошеньки они не докажут!
Опять же температура тела —
показатель не слишком точный, сильно от погодных условий зависит.
Ну, мне так кажется…
— Казимир Мышек самовольно покинул и
медсанчасть, и расположение. Он был убит за территорией
комендатуры.
— Но я-то территорию не покидал! А
Казик дурной был, вот и нарвался на неприятности! Подкатил к
какой-нибудь барышне и огрёб от её кавалера.
— Он был в больничной пижаме, а
значит, ушёл в самоволку с вполне конкретной целью. Вероятно, желая
перехватить кого-то, кто покинул расположение раньше него
самого.
Вспомнились слова капитана Городца о
том, что топить меня он не станет, это придало решимости, и ответил
я со всей возможной уверенностью:
— Ничего об этом не знаю.
Лицо консультанта как-то разом
расслабилось, вновь стало добродушно-округлым.