- П-понятно, - у Мирен появилось отчётливое желание
как следует потрясти головой в надежде, что и так изрядно
взбаламученные мысли придут хоть в какой-то порядок. - Лючия-сан,
“изменить мир”…
- Да, “изменить мир”, а что такого-то? - пожала
плечами женщина, по-простому подтаскивая поближе своё кресло и
опять усаживаясь в него. - Судьба каждого конкретного человека
вплетена в судьбу мира. Не подчиняешься обстоятельствам, живёшь
своим умом, действуешь самостоятельно - меняешь мир. Всё просто,
правда?
- Ага…
- Ну и чем больше разумных идут выбранным путём, тем
быстрее и заметнее будут изменения. Вот зачем Учитель набрал себе
учеников, - вполне логично резюмировала Нацуро. - Кабуки-сама
находил тех, кому требовалась помощь, тех, кто заблудился и не
знал, что делать дальше - и предлагал следовать за собой. Не все
соглашались, а из тех, кто пошёл - не все разделяли стремления
наставника и оставались с ним после. Директор никого не удерживал,
никому не предъявлял счетов за спасение и обучение - ему нужны были
только единомышленники. Впрочем, многие, кому помог Куроко,
оставались с ним друзьями или, по крайней мере, так или иначе
поддерживали контакт. Прошли года - и нам пришлось открыть
школу, чтобы вместить всех их детей… Всех вас.
- А мама? - тихо спросила Ми.
- Роксана… Я не видела, какой твоя мать была раньше,
но когда я встретилась с ней, Учителя она буквально
боготворила, - едва заметно поморщилась замдиректора “Карасу
Тенгу”. - Её вера была настолько глубока и сильна, что Родика была
готова выполнить любое распоряжение своего кумира. Слепо, не думая.
Это всё зашло настолько далеко, что Кабуки-сама прямым текстом
приказал твоей родительнице покинуть его и попробовать пожить
нормальной, обычной жизнью. Разрешив вернуться только через
несколько лет - если на то будет её желание. Ну а дальше - ты,
наверное, больше меня знаешь…
Лючия замолчала, настроение у неё опять подпортилось.
Судя по всему, рассказала она не всё, что знала про мать Ми, но
оставшиеся “за кадром” подробности ученицу Куроку Кабуки явно не
вдохновляли. Видно, после откровений Мирен о своей жизни дома
полуяпонка сопоставила то, что знала, с новой информацией - и
получившееся её конкретно так не радовало. Сдержанная злость в
эмоциях Нацуро была направлена вовне, а вот к златовласой
суккубе-дочери она испытывала одновременно жалость и чувство вины.
Не слишком сильно испытывала, но всё-таки. Не иначе, как под
давлением этих чувств она и предложила: