Почты было много. Капитан с сержантом обещали устроить скромную
пьянку, когда «Мирет» уйдет в гипер – суперкрейсер готовился к боям
за Тхавиту.
Архан хвастался, что его взяли «программером» в штаб бригады
космопехоты («Это в третьем секторе, палуба «В»! Заходи,
командир!»), и обещали – твердо! – что уже через год ему светит
звание форт-сержанта. Ао, Фаа и Коа рапортовали о том, что
заделались десантниками, и наперебой рассказывали о пленных
ангианах с «Короны» - те, когда им рассказали, сколько у них было
врагов, взвыли и расцарапали себе лица…
А вот от Риоллы не пришло ничего, хотя девушка по-прежнему
находилась на борту.
Вздохнув, Ломов поднялся по пандусу к одноместным каютам – ему,
как старшему штурм-сержанту, полагалась отдельная жилплощадь. Каюта
номер пять.
Ничего особенного: санблок, шкаф, выдвижная кровать, стол, стул,
обзорник, терминал. Антон разделся – не торопясь, с чувством, с
толком, с расстановкой, натянул мягкие штаны, вроде пижамных, а вот
куртку-распашонку накинуть не успел – в дверь постучали.
- Да-да!
Дверь отворилась, но Антон не сразу обернулся – он разглядывал в
зеркало свою поредевшую шевелюру. Больше волосы не лезли, а скоро
вырастут новые, взамен тех, что выпали на Ортисе.
- Здравствуй…
Ломов замер, и медленно повернулся. Риолла была в таких же
штанах, что и Антон, только еще и в куртке – в домашней одежде
лоанитов царило полное равенство полов.
- Здравствуй.
Девушка на миг подняла голову, и снова ее опустила. Она
по-прежнему была очень красива, и походя на земных красавиц, и
выделяясь чем-то в буквальном смысле неземным. Но все же Риолла
немного изменилась. Вроде бы лицо похудело… Или ему это только
кажется?
- Я очень, очень перед тобой виновата, - выговаривала девушка. –
Ты мог попросту умереть из-за меня! Я даже не прощу у тебя
прощенья… Понимаю, что такое не прощают… Я… Ах!
Риолла не выдержала, спрятала лицо в ладонях, плечики ее
затряслись, она резко развернулась, чтобы выбежать, но не тут-то
было. Антон догнал ее, и схватил за плечи. Девушка тут же замерла,
оглянулась, повернулась, глядя с такой мольбой, что Ломов обнял ее
просто для того, чтобы не было заметно, как повлажнели глаза у него
самого.
- Больше не кори себя, слышишь? На моей родной планете говорят:
все, что бы не происходило, к лучшему. А убить меня сложно, я
верткий… И живучий.